Избранные произведения

Джами Абдуррахман

Красавица, что краше девы рая.

Тюльпаноликую зовут Лайли,

Стремятся к ней со всех концов земли,

Чтоб описать ее, слова не властны:

Ступай и сам взгляни на лик прекрасный.

Ушам не совершить работу глаз.

С увиденным сравнится ли рассказ?»

То слово Кайсу принесло надежду.

Он встал, надел нарядную одежду

И запылал в восторге молодом,

Помчался на верблюдице верхом.

Он гнал свою верблюдицу к желанной,

Он гнал мечту на улицу желанной.

Его увидев, с лаской подошли

К пришельцу люди племени Лайли,

Сказали слово доброты и чести

И усадили на почетном месте.

Но тщетно он искал глазами ту,

Чью возжелал увидеть красоту

Томился он в тенетах странной страсти,

Вдруг шорох шелка, звон ножных запястий

Послышались ему издалека,

И улетучилась его тоска.

Он пальму жизнетворную увидел,

Он куропатку горную увидел!

Ее лицо румяно без румян,

Прекрасней всех стихов аравитян.

Лоб — серебра бесценного пластина,

О нет, луны блестящей половина!

Душистой амброй веет лук бровей,

Ресницы-стрелы мускуса черней.

Ты скажешь, ей в глаза взглянув: наверно,

Свои глаза ей подарила серна.

Уста ее багряны, как агат,

Нет, как вино багряное, пьянят!

А рот ее? Ты скажешь, свеж и молод,

Пчелиным жалом лепесток проколот,

И вот пчела, творя душистый мед,

Нектар из еле видной точки пьет.

А зубы? То жемчужин ожерелье,

На розе — утренней росы веселье.

А подбородка яблочко? Оно

Из серебра — соблазнами полно.

А родинка на нем? Да что же это, —

Быть может, мушка мускусного цвета?

О, яблочко, обвитое кольцом!

Не девушка ль с серебряным лицом

Рукою сжала яблочко-гостинец

И яблочко обвил ее мизинец?

А кудри? То не сделал

ли ловец

Силки для уловления сердец?

Пришла Лайли — и засверкала прелесть.

Глаза и сердце Кайса разгорелись.

Огонь объял и Кайса и Лайли,

Они друг в друге тот огонь зажгли.

Та — завитка раскручивала волос,

А в этом — страсти пробуждался голос.

Та — открывала лик в блаженный час,

А в этом — разум и слабел, и гас.

Та — пропитала стрелы глаз отравой,

А этот — пел о гибели кровавой.

Та — изо рта роняла мед речей,

А этот, плача, — слезы из очей.

Та — капли пота на челе стирала,

А этот — т в книге жизни дней начало.

Та — красоты являла блеск ему,

А этот — брошен красотой во тьму.

Друг к другу, если выразиться ясно,

Как сахар к молоку, влекло их страстно.

Они слились в одно, как два цветка,

Слиянные единством стебелька.

Глаза своей возрадовались доле,

И сахар слов два друга раскололи,

Рассказывая о своей судьбе,

Выдумывая небыль о себе.

Что новые, что им былые беды?

Была в самой беседе цель беседы!

Не знали, что полны печали дни,

Что града скорби граждане они.

Казалось им: другого нет страданья,

Кроме того, что гаснет день свиданья.

Что любящим сулит ночная тень?

Они в разлуке встретят новый день!

Душа с душой беседовали внятно,

Без перевода речь была понятна:

«О господи, мне ночи ждать невмочь,

Пускай сегодня не наступит ночь!

Пусть солнце — государь всего живого,

Защитник дня от сумрака ночного —

Сияет вплоть до Страшного суда,

Пусть ночи станут днями навсегда!»

Но разве от речей такого рода

Изменится вращенье небосвода?

Тот яркий стяг, что водрузил восход,

К закату обратил небесный свод.

<