Избранные произведения
Шрифт:
положения». Критик не улавливает тонкой психологической атмосферы
рассказа, авторского сочувствия к обеим героиням. «В «Видении»
Романов показал, – пишет далее критик, – как под влиянием
обстоятельств перерождается психология интеллигента, свято
почитавшего все прежние устои собственности и рыцарского
отношения к женщине» (Народный учитель, 1926, № 1, с. 180).
Критик не понял, что у Романова обстоятельства выявляют
истинную психологию
Непонимание замысла писателя встречалось и в ряде других
отзывов (Учительская газета и др.).
В обзоре «По журналам» (Книгоноша, 1925, № 25, с. 6) С.
Марцинский, обращаясь к рассказам П. Романова, напечатанным в
четвертом и пятом номерах «Красной нови», писал: «Три коротеньких
очерка – из четвертой книги представляются не лишенными остроумия,
но, в общем, поверхностными анекдотами. Слишком расплывчат здесь
автор и слишком мягкотел. В этой книге дано «Видение», написанное с
тщательнейшей отделкой деталей. Хорошо разработана здесь
психологическая фактура. Впрочем, в самом характере сюжета и в
448
подходе к нему чувствуется неприятный привкус дореволюционного
литературного эпигонства. Тема о мещанине-интеллигенте, каким он
складывается в условиях нашей эпохи, не получила у П. Романова
нужного обостренного оформления. Так себе – иронический набросок
вместо отчетливого и резко очерченного типа».
Критика не поняла, что это остро сатирический рассказ.
Черные лепешки.– Впервые – Красная новь, 1925, № 8.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. V.
Рассказ получил в критике почти единодушное одобрение.
Рецензент Борис Соловьев, демонстрируя не слишком глубокое
понимание творчества Романова вообще, называет этот рассказ
«несколько выделяющимся среди остальных его произведений в том
отношении, что он гораздо крепче и цельнее других». «Это,–пишет
рецензент,–крайне характерный осколок нашего быта и показан он
автором верно. Хорошо, если бы этот рассказ оказался
симптоматичным для дальнейшего творчества Романова–в таком случае
мы приобрели бы в нем идеологически нашего талантливого
бытописателя» (Ленинградская правда, 1925, 13 декабря). Борис
Соловьев не понял, что Романов уже перешагнул «бытописательство»,
что он давал в своих произведениях приметы состояния общества
первых лет Советской власти.
К «бытовизму» сводит творчество писателя и критик Д. Горбов:
«Хочет или не хочет этого писатель, но лучшее, что он дал до сих пор,–
это, несомненно, его рассказы о деревне («Три кита» и др., «Черные
лепешки»)
бессодержательности, юмористические рассказы о транспорте и
мешочничестве в годы разрухи. Письмо Романова несколько
расплывчато, интересная установка темы то и дело расплывается в
неопределенной сентиментальности, притупляющей иной раз
первоначальную заостренность вещи (см., напр., «Черные лепешки»).
Но при всем том бытовизм его освещен мягким юмором, не лишенным
лукавства, и он обливает его вещи, может быть, и не очень ярким, но
облагораживающим светом. А серию деревенских рассказов мы
считаем социальной зарисовкой значительного охвата» (Новый мир,
1925, кн. 12, с. 140–141).
Стр. 149. Юрага – сыворотка, пахта, остатки от сбитого масла.
Опись.– Впервые – Город и деревни, 1925, № 8.
Написано в 1919 г.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. III.
Огоньки.– Впервые – Новый мир, 1926, № 2.
Написано в 1925 г.
Печатается по: Поли. собр. соч. М., 1930, т. V.
Рассказ перекликается с известной притчей В. Г. Короленко
«Огоньки». Обращен к постоянно волнующей писателя проблеме–
старая интеллигенция и новое поколение. Критика отмечала
449
безусловную удачу автора (см.: Фатов Н. На литературном посту, 1926,
X» 2, с. 51).
Подробно разбирал рассказ Г. Мунблит: «Несомненно, остановит на
себе внимание читателя рассказ Пантелеймона Романова «Огоньки»,
помещенный во второй книжке журнала.
Центральная фигура его – столичный актер Волохов очерчен
автором умно и четко. Нестарый еще человек, он, благодаря
стремлению уйти в себя, отгородиться от новой, враждебной ему
жизни, вдруг замечает, что жизнь эта прошла мимо него. И вместо
самодовольного сознания своего превосходства и правоты, он чувствует
себя умершим заживо. Правдиво показаны автором обстановка и люди,
натолкнувшие героя на эту мысль.
Психологически оправдано чувство оторванности, которое
пробуждает в нем атмосфера учительского съезда, куда он был
приглашен на концерт. Оттого и воспринимается рассказ, как
подлинный, волнующий человеческий документ, каким и хотел его, по
всей вероятности, сделать автор» («Комсомолия», 1926, № 4, с. 73).
Неподходящий человек.– Впервые – Экран, 1926, № 3.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. IV.
Стр. 183.. ..заседание мопров... – МОПР – Международная