Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Кронин Арчибальд Джозеф

– И не приближайтесь к ней, пожалуйста, – дружелюбно посоветовала медсестра. – Она может на вас наброситься.

Люси стояла не двигаясь, глядя на эту женщину, свою бывшую подругу, которая, словно странное напуганное животное, скорчилась в углу этой жуткой палаты. По контрасту Люси на миг представила себе тот первый обед у Аллена, вспомнила доброту и ребяческую живость Пинки. А теперь она превратилась в это… существо! Эти пальцы, непрестанно теребящие, рвущие бумагу, с безумной сосредоточенной злобой уничтожающие какое-то доказательство, будто бы напечатанное на этих страницах. Тщетный труд!

Невольно содрогнувшись, Люси отвернулась. Она не могла больше на это смотреть.

– Мы даем ей газеты, чтобы она успокоилась, – сказала медсестра, когда они пустились в обратный путь, снова отпирая каждую из длинной череды дверей. – Это единственное, что…

– Да-да, – поспешно подхватила Люси.

Она смутно понимала безумный мотив

этого бессмысленного занятия.

– Я знаю все их маленькие уловки, – самодовольно заметила медсестра. – Я служу здесь уже тридцать лет.

Люси искоса взглянула на нее – полное скучное лицо, важно поджатые губы, уверенная походка вперевалочку. И посмотрела на ключи – символ ее королевства. Тридцать лет в этом учреждении – тридцать лет отпирания дверей! Что за жизнь!

Она попрощалась с медсестрой, которая дружелюбно ей улыбнулась – для нее это было ежедневной рутиной, – и торопливо пошла по аллее.

Люси глубоко взволновала встреча с мисс Хокинг. Невольно она сжала руки. Тот факт, что допускалась подобная несправедливость, показался ей вдруг чудовищным. Это было какой-то пародией на Божий суд. Все человеческие существа в этих стенах лишены разума, низвергнуты до положения зверей. И на каком основании? Видение скорчившейся в палате фигуры, тщетно рвущей и рвущей бумагу, преследовало Люси. Пинки могла оставаться там многие годы – безумная, бесполезная, лишенная свободы из-за того, что предпочла несуществующую реальность.

Люси прошла через красивые кованые ворота в завитках и поспешила прочь отсюда. На душе у нее было тревожно и печально.

Много дней Люси преследовало это тяжелое горестное чувство, но постепенно оно угасло. У нее впереди был маяк. Приближалось открытие университета, и ее поглощали мысли о скором поступлении сына. У нее были собственные дерзкие планы. Она не станет рвать бумагу на мелкие кусочки! Она стремится к важной цели, далекой от мирской суеты.

Глава 20

Доход ее составлял двадцать пять шиллингов в неделю. Из этой суммы семь шиллингов уходило на аренду – деньги удерживала из жалованья фирма «Хендерсон энд Шоу», – а также на газ для готовки и освещения. Восемь пенсов стоил мешок угля, шесть пенсов полагалось уборщице, мывшей лестницу, хотя иногда, в «плохие» недели, лестницу мыла Люси, а не миссис Коллинз, – на все это вместе в среднем требовалось еще три шиллинга в неделю. У Люси фактически оставалось пятнадцать шиллингов в неделю для того, чтобы обеспечить двоих взрослых человек самым необходимым и даже позволить себе малую толику роскоши.

Пятнадцать шиллингов в неделю – это было немного. Люси признавалась себе в том, что для нее такая жизнь означает постоянную борьбу, но надеялась, что борьба не продлится вечно. В этом она находила утешение. По натуре Люси не была страдалицей и радовалась тому, что ее лишениям скоро придет конец, что день ото дня их становится все меньше.

Вопреки шуточкам сына, она была прекрасным менеджером. Она знала лавки, предлагавшие самую выгодную цену, и, чтобы совершить удачную покупку, могла пройти две мили. И умела обращаться с лавочниками – вежливо, но твердо. Она сама говорила, что не потерпит навязывания товара или надувательства. Разве могла она позволить обманывать себя, когда карьера ее сына буквально выигрывала от каждого пенни, проходящего через ее руки? Она обладала талантом добиваться в этих сделках самого лучшего соотношения качества и цены. Люси так поставила себя с мистером Татом, дородным мясником с жирной шеей и хрящеватым носом, что получала свою ничтожную порцию стейка – обычно четверть фунта – в виде толстой мякоти: невероятное достижение по сравнению со всеми правилами ортодоксальной мясной торговли. Но так оно и было. Хотя, вероятно, сердце мистера Тата обливалось кровью, он регулярно осквернял симметрию оковалка под беспокойным, но настойчивым взглядом этой покупательницы. И опять же, благосклонно внимая бесхитростной болтовне Бесси Финч, Люси частенько получала из лавки ее матушки продукты со скидкой – например, фрукты, которые хороши в субботу, но никуда не годятся в понедельник. Три мили составляла прогулка в Уайтинч и обратно, но Люси с удовольствием ходила туда прохладными вечерами – Питер очень любил фрукты. Действительно, чтобы угодить его вкусам, она не скупилась на расходы, едва сводя концы с концами. К примеру, часто в субботу, благословенный день получения жалованья, она, слыша звон серебра в кошельке, пускалась на необдуманные траты с присущей ей дерзостью, и к концу следующей недели оказывалось, что в этом черном кошельке не осталось ни одной монеты. Тогда Люси придумывала, на чем можно сэкономить. Например, в течение целой недели, игнорируя трамвайную линию, она ходила в контору пешком, и в субботу на свои мизерные сбережения покупала сыну какое-нибудь пустяковое лакомство – пирожное от Купера или коробку имбирных шоколадных конфет, которые он так любил. Нет, она

не закармливала его подобными лакомствами. У нее был настоящий талант по части приготовления простой еды. Ничего не зная о калориях, она тем не менее интуитивно выбирала блюда с максимальной питательностью, поскольку с самого начала решила: Питеру – юноше, который еще растет, при этом тратит много сил на учебу и к тому же обладает тонким вкусом, – нужно прежде всего нормально питаться! Она знала цену хорошо прожаренного куска мяса. Но, к несчастью, ей был знаком также его вкус. За пятнадцать пенсов можно было купить английский стейк на одного, но, увы, не на двоих. Ее слабость проявлялась именно в те минуты, когда она готовила сыну ужин. Она прибегала домой после обхода своего района и принималась колдовать над маленькой газовой плитой, и тут здоровый аппетит брал свое и едва не предавал ее. Начинали бурлить дикие примитивные инстинкты, ноздри щекотал соблазнительный аромат жареного мяса, вызывая острое беспокойство, рот наполнялся слюной. Сам цвет подрумянившегося стейка, сама сочность подливки заставляли губы Люси подергиваться, как у голодной собаки. Но она справлялась с искушением. Она не сдастся. Тайком наблюдая за тем, как быстро сын орудует ножом и вилкой, она с удовольствием отмечала его превосходный аппетит, отметая любые тревоги по поводу его здоровья. Да, она наслаждалась этим стейком, глядя на сына.

Но туго приходилось не только с едой, неожиданные проблемы возникали в самых нелепых и неприятных областях. Взять, к примеру, обувь. С одеждой было проще, поскольку Люси заранее знала: нынешнего гардероба ей должно хватать. Белье и чулки можно по мере необходимости чинить. Никто теперь не требовал, чтобы она носила изысканное нижнее белье. Но с обувью дело обстояло по-другому. При ее работе нужно было много ходить – а она ходила еще больше, чем надо, чтобы сэкономить на плате за проезд в трамвае, ходила по твердым тротуарам, немилосердным к кожаной обуви. В результате она занашивала свои туфли до плачевного состояния, и хотя всегда гордилась тем, что ее маленькие ножки были изящно обуты, но, несколько дней кряду приходя домой с промокшими, иззябшими ногами, постепенно пришла к выводу, что это пустая спесь. Впоследствии Люси купила ботинки с самыми толстыми подошвами, какие могла найти, – тяжелые и неуклюжие. Она отыскала их в маленькой обувной лавке неподалеку от Уайт-стрит и, подбив на них металлические протекторы, носила очень долго, пока не растрескался верх.

У Питера было по-другому. Он легкомысленно относился к своей обуви, но был аккуратен в одежде. Для того только, чтобы соответствовать общепринятому уровню, он должен был хорошо одеваться, когда посещал занятия. На это ему хватало небольшой части стипендии, остававшейся после оплаты обучения. Его управление финансами тоже, но в другом смысле, было просто поразительным. Он до последнего пенни подсчитывал свои расходы. Снова повторялась история с его детским «кувшинчиком» – у Питера была небольшая записная книжка. Вскоре он открыл для себя, как экономить на покупке подержанных книг в «Стенхаусе». Он отличался точностью, педантичностью и никогда не тратил деньги попусту. Кроме того, он с самого начала не одобрял попыток матери помочь ему в расчетах. Он говорил, что деньги его и он в точности знает, как ими распорядиться.

Дошла очередь и до его одежды. После осторожных расспросов у мисс Тинто, которая была настоящим кладезем премудрости, Люси разыскала портного по фамилии Уорд. Он пообещал сшить костюм на тонкую фигуру Питера, сообразуясь с его еще более тощим кошельком. Первый визит к Уорду стал незабываемым, напомнив о том дне, когда Питеру выбирали школьную форму, ибо в данном случае сама Люси привела Питера в швейную мастерскую. Как манекен на шарнирах, неловко стоя перед высоким трюмо, он выставил на обозрение свои поношенные подтяжки, с чуть заметной краской на щеках снося унижение от снятия мерок. Однако Уорд не был ни грубияном, ни сереньким закройщиком, утыканным булавками и с портновской лентой на шее, – это был щеголеватый молодой человек небольшого роста, но с большим тактом и пониманием. Он недавно начал свое дело, однако его одежда являлась настоящим образцом элегантности. Уорд уважительно называл Люси «мадам», поинтересовался – правда, безуспешно, – не будет ли он иметь удовольствие раскроить для нее костюм. Предугадывая перспективу на будущее, портной обращался с Питером любезно и дружелюбно.

Костюм был сшит из грубой серой в крапинку ткани, которую Люси выбрала скорее из соображений защиты от холода и прочности в носке, чем за какую-то поразительную расцветку. Питеру по вкусу пришлась бы более интересная клетка, но Уорд, симпатизируя сыну, полностью согласился с матерью. Он говорил, что неблагоразумно, когда джентльмена узнают по костюму, что серый цвет, хотя и спокойный, хорошо смотрится, что он, без сомнения, изысканный и что самое главное здесь – крой. Крой – это всё. Глядя на Питера, Уорд со знанием дела уверял его в своей искушенности в этом таинственном, на первый взгляд незаметном, но таком важном ремесле.