Избранные сочинения. 3. Стихотворения
Шрифт:
о, выступивший час
на башенном челе!
как будто некий цвет,
безмерно старше крови,
себя сквозь холод туч
услышать повелел
закончившийся миг
не сразу исчезает:
сначала он вблизи
наставшего парит
и ластится к глазам
то чистыми слезами
то, словно некий луч,
надламывая вид;
но не найдя себя
в зеркальном отдаленьи,
в надломленной
испытывает взор:
и если двойника
лучом не одолеет,
то холод чистых слез
продлится до сих пор
где век колеблется все тот же,
где время в ливнях истекло,
где полдень блещет непохоже
сквозь полночь, воздух и стекло,
где дождь, мимо окна шумящий,
свергает небо с высоты,
где ветер — призрачный и нищий —
безлюдно трогает мосты,
и где ответные стенанья
глухи, как крепнущая сталь,
и сумрак внемлет: не стена ли
отверзла древние уста?
где даже древние просторы
не помнят первого огня,
его отсутствия простого
в холодных выгнутостях дня, —
там лишь фонарные преданья
бросают кажущийся свет
на близь, на стынущие дали,
на тишину, которой нет
это стихотворение — интермеццо — пре
лестно уже тем, что оно безрифменное.
но хотелось бы, чтобы оно было еще
чем-нибудь прелестно.
но чем же?
может быть, своей краткостью?
но как же краткостью, когда оно уже
весьма и весьма растянуто.
тогда, быть может, своей растянутостью?
но оно еще не настолько растянулось,
чтобы это стало невыносимо прелестным.
так что же делать — продолжать его или
закругляться?
читатель, что скажешь ты?
когда полночный миг
примчится издалека,
чтоб стал полночным вид
из твоего окна,
а утренний норд-вест
продлится одиноко
до этой темноты,
которая одна,
когда из всех оград
лишь многие посмеют,
и полночи и тьмы
коснувшись, не сверкнуть,
а самая из них —
отчаянно и смело —
и вовсе позабыть
чугунно-древний путь,
ты засвети свечу,
чтоб твой настенный профиль,
как дышащая тень,
времен не узнавал,
чтоб вест твоих волос
норд-миг волшебно пролил,
скрывая детских дум
светящийся овал
стояли звезды где-то там, где небо густо
называлось — на
рам, которым быть не позволялось.
но отчего — вы скажете свистя — нельзя им
здесь остановиться или хотя бы сверху
вниз подняться или опуститься?
ответ готов, вернее не ответ, а просто
почерк неготовый выводит свой корявый
свет, не зная, есть ли вы и кто вы.
странная штука — нестранная ночь, такого
даже не бывает, и поэтому столько стихов
чуть левей, чуть левее летает.
им нет названия, им нет востока, им нет
даже первых секунд, будет облако сниться
босое, будет ветер всю жизнь свою дуть,
и холод весь час свой скитаться, пока
восток не оборвется —
как горизонт или как струна
шаги вспоминали о пройденной ночи,
вдали голубела холодная даль,
был призрак востока, как флюгер, неточен,
но ветер и рвался совсем не туда,
но ветер и рвался совсем не оттуда,
откуда шаги вспоминали себя,
и сталь по ветвям возвращалась откуда,
осенние листья кроваво любя
когда, надев парик балтийский,
Луна выходит из воды,
куда ее Фруйяр затиснул,
почтив фон Гумбольда труды,
когда вселенно и невинно
она доказывает всем,
что прав был лишь наполовину
в своей гипотезе Уэнсем,
тогда и я, как некий Розбах
прильнув к волшебному стеклу,
гляжу как ночь вдевает воздух
в Брамсей-Ойшлотскую иглу
о, левая слеза,
из левого ты глаза
течешь, как белый день
из правого окна.
я в этот правый день
не чувствую ни разу,
какая будет ночь
и будет ли она;
как правая слеза,
она сверкнет наверно,
наступит ранний миг
и долго будет тут,
покуда спин своих,
заплаканных чрезмерно,
оконные глаза
во тьме не разогнут
в старинных днях так мало прока,
так много бронзового в них!
и эта бронза издалека
звучит для призрачно-живых:
для древних зданий потемневших
и для оград и для дерев
и для лихих фланеров пеших
и для лихих исконных дев
где время коротко и странно,
где каждый миг уже настал,
где воздух сумеречно ранен
и опирается на сталь