Избранные стихи Черниховского
Шрифт:
Вдруг услыхали они на улице легкую поступь.
Тамуза солнце, пылая, стояло средь неба.
Рынок давно опустел, и улицы были безлюдны.
Кто бы, казалось, тут мог проходить в неурочное время?
Головы все повернули, идущего видеть желая.
Васька, замолкнувши разом, прищурил пронырливый глаз свой,
Мойше-Арон непоспешно в ведерко кисть опускает,
Медленно сторож Иохим капканчик поставил на землю,
Бороду важно разгладил, откашлялся — и вытирает
Черную, потную шею... И все удивились немало,
Старого Симху завидев.
Согбенный, с обвязанной шеей,
Спрятавши обе руки в рукава атласной капоты [30] ,
Книгу
Симха идет. Увидав их, старик улыбнулся, подходит;
Вот — поклонился он всем и беседует с Мойшей-Ароном.
"Ближе, реб [31] Симха, — прошу. Что значит такая прогулка?
Маане-лошон [32] , я вижу, под мышкой у вас". — "Я от сына.
30
Капота – долгополый кафтан, обычно черный; традиционная верхняя одежда набожного еврея.
31
Реб – сокращенное «раввин»; по отношению куважаемому человеку: учитель, господин.
32
Маане-лошон – молитвенник.
Велвелэ, сын мой, скончался". — "Господа суд справедливый
Благословен!.. [33] Но когда ж? Ничего я про это не слышал". —
Горестно Симха вздохнул и речь свою так начинает:
— Дети мои, слава Богу, как все во Израиле дети:
Все, как ты знаешь, реб Мойше, и Богу, и людям угодны:
Умные головы очень, ну прямо разумники вышли.
Вырастить их, воспитать — немало мне было заботы,
Ну, а как на ноги стали — каждый своею дорогой
33
Господа суд справедливый благословен!.. – традиционный еврейский ответ на плохую весть, в частности о чьей-то смерти.
Все разбрелись. И заботу о них я труднейшей заботой
В жизни считал. Ведь всегда человек, размышляя о жизни,
Преувеличить готов одно, преуменьшить другое.
Так-то вот выросли дети, и нужно признаться — удачно:
Вовремя каждый родился, и вовремя резались зубки,
Вовремя ползали все, потом ходить научились,
Глядь — уж и хедеру [34] время, и все по велению Божью:
Брат перед братом ни в чем не имел отличия. В зыбку
34
Хедер – народная школа, где обучают древнееврейскому языку и закону веры.
Нынче ложился один, а чрез год иль немного поболе
Место свое уступал он другому, рожденному мною
Также для участи доброй. Но Велвелэ, младший, родился
Поздно, когда уж детей я больше иметь и не думал.
Был он поскребыш, и трудно дались его матери роды.
Братьев крупнее он был, и когда на свет появился,
Радость мой дом озарила, ибо заполнился миньян [35] .
Был
Только что стал он ходить, едва говорить научился,
35
Миньян – десять человек, число, необходимое для совершения богослужения.
Сразу же стало нам ясно, что вышел умом он не в братьев.
Трудно далась ему речь, а в грамоте, как говорится,
Шел он, на каждом шагу спотыкаясь. Какою-то блажью
Был он охвачен, как видно. Все жил он в каких-то мечтаньях,
Вечно сидел по углам, глаза удивленно раскрывши...
Сад по ночам он любил, замолкнувший, тихий... Бывало,
Встанет раненько, чтоб солнце увидеть, всходящее в росах;
Вечером станет вот эдак — и смотрит, забывши про минху [36] :
36
Минха – послеполуденная молитва.
Смотрит на пламя заката, на солнце, что медленно меркнет,
Смотрит на брызги огня, на луч, что дрожит, умирая...
Нужно, положим, признать: прекрасно полночное небо, —
Только какая в нем польза? Порою же бегал он в поле.
"Велвелэ, дурень, куда?" — "Васильки посмотреть. Голубые
Это цветочки такие, во ржи, красивые очень.
Век их недолог, и только проворный достоин их видеть".
"Это откуда ты знаешь?" — "От Ваньки с Тимошкой, от гоев
Маленьких". — Часто бывало, что явится глупости демон,
Велвелэ гонит под дождь, на улицах шлепать по лужам,
Глядя, как капли дождя в широкие падают лужи,
Гвоздикам тонким подобны, что к небу торчат остриями.
Стал он какой-то блажной. В одну из ночей, что зовутся
Здесь воробьиными [37] , многих ремней удостоился дурень,
Так что в великих слезах на своей растянулся кровати.
Был он и сам — ну точь-в-точь воробей, что нахохлился в страхе.
Так вот глазами и пил за молнией молнью, что рвали
37
Воробьиные ночи – ночь осеннего равноденствия (22 сентября) и ближайшие к ней ночи.
Темное небо на части...
Но сердце... Что было за сердце!
Чистое золото, право. Бывало и пальцем не тронет
Он никого. Не обидит и мухи. Детишки, конечно,
Часто дразнили его, называли Велвелэ-дурень, —
Да и другими словами обидными; он не сердился,
Горечи не было вовсе у мальчика в ласковом сердце.
Как он любил все живое! Кормил воробьев: ежедневно
Стаей огромной к нему слетались они на рассвете,
Зерна и крошки клевали из рук у него. И бывало —
Сам не успеет поесть, — а псов дворовых накормит.
Пищей с пятнистым котом он делился, был пойман однажды
В том, что таскал молоко окотившейся кошке. Но больше,
Больше всего он любил голубей. Голубятню устроил
И пострадал за нее многократно: ремней, колотушек
Стоило это ему, — и других наказаний. Скажите:
Кто ж это видел когда, — чтоб еврей с голубями возился?
Но устоял он во всем, — и рукой на него мы махнули.
Делал он все, что хотел, и вскоре наполнили двор наш