Избранные труды по русской литературе и филологии
Шрифт:
В третьей части к возвращению Киже из Сибири (Пален приказывает адъютанту: «Доложить императору, что полковник Киже измучен дорогой и скоро явится») приурочено решение Павла женить своего любимца: «Рука Павла крадется сзади Гагариной к фрейлине, щиплет. Фрейлина от неожиданности и боли кричит: „Караул!“ – и Павел объявляет: „Мы выдадим ее замуж за того, кто кричал караул, – за полковника Киже“. Хохочет». По случаю бракосочетания Киже получает генеральский чин.
В четвертой части нарастает напряжение между Павлом и Паленом и уверенность царя, что Киже – его спаситель. Происходит венчание и свадьба, после которой пьяный адъютант входит в спальню фрейлины: «„Я пришел передать немедленный приказ генералу Киже“. Фрейлина успокаивается. Адъютант лезет под одеяло». В пятой части Павел требует «немедля привести» Киже. Генералы и Пален в спальне фрейлины. Пален укладывает сапоги адъютанта на носилки и покрывает простыней. Павел с нетерпением сам является на место событий, видит под кроватью ноги адъютанта и «кричит в бешенстве: „Генерал Киже убит! Вот он“ … Адъютант выполз из-под кровати. На нем только сабля поверх белья. <…> „Ваше величество, всюду ищу генерала Киже. Чтобы не замарать мундира, я снял его“. Павел удовлетворенно кивает головой: „Вы знаете службу. Возьмите мой плащ“». Пален докладывает ему о болезни Киже. Шестая часть построена на двух параллельных действиях:
Сравнивая это краткое изложение с рассказом, можно без труда увидеть различия в составе персонажей и построении сюжета. Наиболее важное из этих различий – введение в рассказ линии Синюхаева (который сюжетно связан с Аракчеевым, как Киже с Павлом). Не углубляясь здесь в подробное рассмотрение ее, отметим, что 18-я главка написана как вариация на тему блужданий безумного Евгения в «Медном всаднике» (и как Евгений год спустя после катастрофы внезапно вспоминает случившееся, Синюхаев через год возвращается в Петербург). Кроме того, введен был Нелединский-Мелецкий, исключены внефабульные персонажи сценария – царский камердинер Кутайсов, английский посол Уитворт и др. Но и приключения вокруг Киже даны по-разному. В сценарии они образуют авантюрную комедию с плутом (Пален) и простаком-любовником (адъютант) в центре, с последовательной любовной интригой. В рассказе нет ничего этого, нет «действователей» – упразднены сами роли «умного среди дураков» и исполнителя его замыслов. Разница между умом и глупостью, хитростью и простодушием стерта – все здесь совершается само собой.
В сценарии есть персонаж, знающий все – происхождение ошибки и ее следствия, – это адъютант. В рассказе всего не знает никто: ведь адъютант здесь только реагирует на появление Киже, но откуда тот взялся, его не интересует, а писарь отключен от остальных персонажей и не может участвовать в следствиях своей ошибки. Когда в сценарии Гагарина добивается от Павла возвращения Киже из Сибири, фрейлина знает, что совершается новая ошибка, – в рассказе она об этом не догадывается, потому что «по быстроте любовного случая» офицер не успел сообщить ей своего имени. В первом случае Пален, адъютант, фрейлина преследуют свои цели, во втором – интересы и цели персонажей призрачны. Любовник фрейлины, соединения с которым она добивается, так и не появляется в рассказе, что контрастирует с ходом сюжета в сценарии. «Действующих лиц» в рассказе нет, каждый из них представляет собой некое подобие Киже.
Но наиболее специфическое качество рассказа заключается в том, что анекдот трактован в нем (согласно вводной главке журнального текста) «как слово из той эпохи», – Киже понимается как словесный знак павловского времени. Таково, по мысли Тынянова, должно было быть в данном случае отличие литературного текста от фильма. Поэтому в рассказе выдвинуто на первый план сопоставление и столкновение слова и реальности. Для писаря и Синюхаева слова приказа «имели не смысл, не значение, а собственную жизнь и власть». В сценарии перед столом писаря висит список формул, которыми пользуются в официальных бумагах, но эта деталь никак не влияет на сюжет. В рассказе же обыграны знаменитые павловские запреты на слова: нарушение их в одной из бумаг помогает рождению Киже в другой. Замечательно, что писарь не только «допустил нелепое написание», но и сделал орфографическую ошибку, так что «сомнительная жизнь» подпоручика начинается с того, что Павел исправляет эту ошибку, «вставив преогромный ер».
Тынянов, по-видимому, колебался, как должно звучать имя подпоручика – Киж (так в одном из источников, которыми он пользовался 528 , и в упомянутом выше чтении в Институте истории искусств, судя по отчету о деятельности института 529 ) или Киже (так в другом источнике, о котором мы скажем далее). Возможно, он знал диалектное слово «киж», имеющее несколько значений, в том числе – «маленький ребенок», что открывало возможность игры на мотиве появления на свет или «игрушечности», но в конце концов предпочел квазифранцузское звучание (ср. заключительные фразы 20-й главки: «Полковник Киже из Франции. Его отец обезглавлен чернью в Тулоне»).
528
Павел I. Собрание анекдотов, отзывов, характеристик, указов и пр. / Сост. Александр Гено и Томич. СПб., 1901. С. 174–175.
529
Поэтика. Л., 1928. [Вып.] 4. С. 153.
Что касается вариантов «поручик» (в сценарии) – «подпоручик» (в рассказе), то источники подсказывали первый из них, но в рассказе Киже начинает с чина, предшествующего чину поручика Синюхаева, а затем неудержимо обгоняет его.
Следует обратить внимание и на слово «караул». Прежде всего, в своем междометном значении оно является начальным пунктом сюжета. При этом Тынянов ставит его и «в начале» павловского царствования, поскольку оно синонимично французской фразе Павла (засвидетельствованной мемуаристами) «Nous sommes perdus…» 530 . Заметим, что в этом эпизоде спародирована легенда о том, что накануне восшествия на престол Павел видел сон, в котором некая сила поднимала его ввысь, – в рассказе ему снится, что известие о смерти Екатерины он получил сидя под столом. Далее говорится о том, что слово «караул» – в другом, предметном значении, предписано употреблять вместо запрещенного «стража», и о муках писаря. В размышлениях Павла значения сопрягаются: «Притом же никто не мог знать, с какой целью было крикнуто „Караул“. …Надлежало увеличить караулы». На этом пересечении и начинается карьера Киже: «Подпоручика Киже в караул». А высшей точки она достигает тогда, когда императору приходит в голову мысль: «Как кстати был бы человек, который в нужное время крикнул бы „караул“ под окном. Он пожаловал генералу Киже усадьбу и тысячу душ». Наконец, в финале крик о помощи (ср. в сценарии: «Генерал Киже, спаси меня!») – подразумевается. В фильме, тем более немом, такие смысловые ходы были бы трудноосуществимы. Ср. в сценарии после возгласа адъютанта «караул!»: «Караул на лестнице проснулся, сомкнул штыки, входит в коридор». Далее напугавший императора крик повторяется еще дважды, оба раза в эротических эпизодах (Павел и фрейлина), сходных с начальным (фрейлина и адъютант), т. е. предметное значение слова (а с ним и тема «павловского языка») отпадает.
530
Мы
Таковы два направления обработки анекдотического сюжета – игровое, комическое, авантюрное в сценарии и повествовательно-семантическое в рассказе.
Что касается фильма, поставленного А. М. Файнциммером 531 , то новый сценарий был, по-видимому, в общем близок к предыдущему, что и дало Тынянову повод заметить: «Фильм <…> имеет мало общего с рассказом» 532 . Запись продолжается: «Музыка к фильму превосходная» 533 .
531
Вышел на экраны в марте 1934 г. Оператор А. Кальцатый. В ролях: М. Яншин (Павел), Э. Гарин (адъютант), Б. Горин-Горяинов (Пален), Н. Шатерникова (Гагарина), Е. Магарилл (фрейлина), М. Ростовцев (комендант крепости). Музыка С. С. Прокофьева. Производство Белгоскино.
532
Записная книжка середины 30-х гг.
533
ПИЛК. С. 550–551.
В той же заметке говорится: «Я получил несколько писем с вопросом, исторический ли это факт». Несмотря на наивность этого вопроса, именно в применении к павловской эпохе он оправдан. Действия Павла с первого дня воцарения были как будто направлены на то, чтобы доказать неустойчивость и зыбкость границ между существующим и несуществующим, но должным с точки зрения императора. Он, как известно, короновал останки Петра III – спустя 34 года после убийства отца (или того, кто считался его отцом). Он распорядился вырвать из указных книг страницы с манифестом Екатерины от 6 августа 1762 г., оправдывавшим устранение Петра III с престола, причем были указаны подлежащие изъятию страницы для книг формата в четверть листа и в восьмую долю (прецедент, вся характерность которого для русского государства раскрывается позднее). Но Павел действовал так не только в династических делах. Известен приказ, который ведет нас уже прямо к Киже: в 1800 г. строжайший выговор был объявлен умершему генералу (в фильме 1934 г. Киже посмертно разжалован в рядовые). Линия Синюхаева также может быть сопоставлена со специфическими реалиями эпохи. Павел исключил многих офицеров из службы с запрещением занимать какие-либо должности, затем, незадолго до смерти, простил их, позволив вернуться в столицу, но, когда с застав стали докладывать о сотнях прибывших, снова сменил милость на гнев. В мемуарах А. М. Тургенева, которые упоминаются в журнальном тексте рассказа, содержатся яркие примеры того, чт'o Тынянов обозначил именем Киже, а также и исчезновений типа синюхаевского – исчезновений, хотя бы временных, людей, предметов, слов. Мемуарист рассказал, как на маневрах он был назначен бригад-майором при царе, но, поскольку никто не мог объяснить, что именно он должен делать, он не делал ничего. «Совершилось уже 50 лет тому, писал он, – <…> и до сего числа не ведаю – в чем состояли обязанности бригад-майора». На коронацию Павла в Кремле были собраны все гвардейские полки. Но один из них вызвал чем-то неудовольствие императора, и он не только не хотел видеть офицеров этого полка на коронации, но и запретил им самим видеть церемонию. Тогда офицеров (всего около 230 человек) спрятали в башне Тайницких ворот. На прогулке по Петербургу царь неожиданно указал губернатору на деревянное здание итальянской оперы: «Чтобы его, сударь, не было». Через несколько часов «оперного дома как будто никогда тут не было: 500 или более рабочих ровняли место и столько же ручных фонарей освещало их» 534 .
534
Русская старина. 1885. № 9. С. 388; № 10. С. 78.
Самое существенное для понимания павловского времени заключается не в том, что царь был деспотичен, неуравновешен и охвачен манией переиначивать екатерининские порядки, а в том, что он жаждал превратить империю в идеальное государство, и в том, что для него не существовало расстояния между государственным, политическим и частным, бытовым. Отсюда его наступление на быт: «правильная» окраска домов, знаменитое гонение на фраки и круглые шляпы и т. п. Было бы не совсем верно называть его мелочным: запрещение танцевать вальс или являться в маскарад в обычной одежде (под страхом ареста!) – такие же государственные меры, как замена прежней гвардии преданными императору гатчинскими войсками; масштаб здесь один. Так же действовал и Петр I, с многократно, несравненно большей жестокостью (и этот принцип оказался очень устойчивым в истории русской государственности). Но Павел за менее чем пятилетнее царствование не приобрел внутри- или внешнеполитического капитала, хотя бы отдаленно сравнимого с достижениями Петра или Екатерины. И то, что он сам предполагал преобразованием, наведением порядка в империи, развращенной нравами екатерининского двора, – немедленно обнаруживало свою комическую и химерическую сторону. Долговечными оказались не нововведения, а анекдоты о них, причем, как мы видели по воспоминаниям А. М. Тургенева, граница между анекдотом и мемуарным свидетельством почти неуловима. По-видимому, сам Павел, по крайней мере в некоторых случаях, сознавал эти свойства своих предприятий, например, когда предложил европейским монархам разрешать их споры на поединках.
Известный польско-русский политический деятель Адам Чарторижский, говоря о гатчинской жизни Павла, когда тот, еще будучи наследником престола, окружил себя батальонами, одетыми в особую форму и подчиненными только ему, писал о «замкнутом и обособленном мире» гатчинцев, о том, что «их сравнивали с детьми, играющими в деревянные солдатики» 535 . Утопический и «игрушечный» мир павловских циркуляров сфокусирован в анекдотах о Киже и бумажной смерти офицера и пересоздан в рассказе Тынянова. Этой моделирующей установкой «Подпоручик Киже» отличен от таких рассказов, использующих реалии и анекдотику павловской эпохи, как «Туфелька Нелидовой» или «Ганс Вреде» С. Ауслендера, «Под Павловым щитом» Б. Садовского, а также от новелл историка этой эпохи Е. С. Шумигорского 536 .
535
Чарторижский А. Мемуары. М., 1912. Т. 1. С. 95.
536
Ауслендер С. А. Рассказы. Книга 2-я. СПб., 1912; Садовской Б. Адмиралтейская игла. Пг., 1915; Шумигорский Е. С. Тени минувшего: Исторические повести и рассказы. Пг., 1915.