Изгнание
Шрифт:
Семнадцатитысячная армия парламентариев атаковала роялистов, число которых было чуть ли не в два раза меньше. Однако граф Манчестер, который уже давно потерял всякий интерес к войне, опоздал со своим войском, в результате чего понес тяжелые потери. Кавалерия Кромвеля была слишком медлительна, и Георг Горинг без труда разогнал ее. Принц Морис повторил свою атаку и вконец разгромил пехоту «круглоголовых», уже начавших мародерствовать в окрестных деревнях. К сумеркам сражение было окончено, и король устремился в Бат, чтобы там встретиться с принцем Рупертом. По словам
– В своем письме милорд написал, – рассказывала Николь Эммет, – что командующие «круглоголовых» получили из Лондона запрет отправляться на зимние квартиры, и все они были страшно этим недовольны. Все, кроме, конечно, Кромвеля. Он жаждет продолжать сражения.
– Он совсем не похож на человека, который служит Богу, правда? – высказала свое мнение Эммет.
– Он, наверное, молится, когда убивает, – ответила Николь, вспомнив, что все массовые убийства двадцатого века тоже были совершены «во имя Господа».
– Но ведь Христос учил нас совсем иному?
– Да, – уверенно ответила Николь, – Христос учил нас совсем иному.
К середине декабря Николь была уже полностью уверена, что беременна. Убедившись в этом, она сочла необходимым сообщить новость Мирод. Уже неделю держались сильные морозы, берега реки искрились инеем, а у основания оконных рам сверкали ледяные наросты. В один из таких дней Николь разыскала свою золовку и, оторвав ее от домашних дел, настойчиво взяла за руку и отвела в свою комнату, где заставила ее сесть у камина, протянув той стаканчик кларета.
– Я хочу кое-что сообщить тебе, – начала Николь, но озорные искры, вспыхнувшие в глазах Мирод, заставили ее в изумлении замолчать.
– Мне кажется, я знаю, что именно, – произнесла пожилая женщина, осушая свой стакан.
– Неужели? Что же?
– Ты стала такой пухленькой, моя дорогая Арабелла. Могу поклясться, ты поправляешься, потому что беременна.
– Думаю, так оно и есть, – улыбаясь, ответила Николь.
Мирод вскочила на ноги, подбежала к невестке и от души поцеловала ее:
– Какой чудесный подарок Джоселину, да и всем нам. И когда же ребенок должен появиться на свет?
– В июне, так как очевидно, это случилось в сентябре… – Мирод слегка покраснела, – …так что я думаю, да, именно в июне.
– Значит, чуть раньше или чуть позже твоего собственного дня рождения?
– Моего?.. А, ну да, – ответила Николь, которая все еще не могла привыкнуть к тому, что их с Арабеллой дни рождения
– За тебя, моя дорогая, – произнесла Мирод и подняла стакан с вином.
Потом они замолчали и долго сидели, глядя друг на друга, и пляшущий свет огня освещал их лица. Вдруг, нарушив спокойную тишину, со стороны лаборатории Джоселина послышался слабый шорох (ее дверь выходила в небольшую гостиную так же, как и дверь спальни, и все три комнаты образовывали довольно уединенное и уютное место).
– Что это?
– Не знаю, – ответила Мирод, и вид у нее был довольно растерянный.
– Похоже, в соседней комнате кто-то есть. Надеюсь, это не один из многочисленных домашних котов, он же устроит там разгром и свалит все колбы и реторты, – с этими словами Николь вскочила и, подбежав к двери, распахнула ее, вглядываясь внутрь лаборатории.
Комната была погружена в темноту, в эти морозные зимние вечера темнело очень рано, слабый свет от таких же морозных звезд проникал лишь через покрытое морозными узорами окно. Николь, напрягая зрение, вглядывалась в темноту, потом сделала несколько осторожных шагов и вошла в эту «пещеру алхимика». Она услышала чье-то частое дыхание и тут же почувствовала сокрушительный удар по голове. Она не успела произнести ни звука и молча начала падать. Послышался звук бьющегося стекла – она задела одну из многочисленных полок.
Опять Николь увидела СОН, как будто ворвалась в него. Никогда еще ей не было так страшно. Родители стояли возле ее тела, на их лицах явно читалась неприязнь друг к другу, копившаяся на протяжении долгих лет. Рядом с ними находился врач – благородного вида седовласый мужчина, одетый во все белое.
– …Никакой надежды, – услышала она слова доктора.
Мать Николь судорожно всхлипнула, и Николь подумала, что для такой невозмутимой и холодной женщины – это слишком необычное проявление чувств.
– Совсем никакой? – переспросил отец.
– Я считаю, что никакой. Я бы посоветовал, чтобы этот аппарат…
Но Пьер Холл, поджав губы, бросил на него испепеляющий взгляд:
– Я хочу сказать, что мы это еще обсудим.
– Хорошо, – нахмурившись, ответил доктор.
– Мое бедное тело! – громко произнесла Николь.
В ответ на эти слова тело, лежащее на кровати, ее плоть, казалось, слегка вздрогнуло.
– Смотрите! – заверещала мать Николь. – Смотрите! Смотрите! Да смотрите же!
Потом вся эта сцена начала расплываться и удаляться, как будто Николь смотрела на все сквозь перевернутую подзорную трубу. Она почувствовала, что ее обнимают чьи-то руки, а из головы теплой липкой струйкой течет кровь. Она открыла глаза и увидела, что над ней склонилась Мирод, совершенно потрясенная случившимся. Николь увидела также, что в лабораторию вошел Карадок.
– Что случилось, миледи? – отрывисто спросил он, задыхаясь, как от быстрого бега.
– Я не знаю, я ничего не поняла. Леди Аттвуд показалось, что она услышала здесь какой-то шум, а потом мне послышался звук бьющегося стекла, я вбежала сюда и нашла ее лежащей на полу.