Изгнанник вечности (полная версия)

Гомонов Сергей

Так, за пустыми разговорами, гвардейцы набрались и после бессонной ночи заснули там, где кто сидел…

…Дрэян приоткрыл глаз, осознав, что спать ему мешает отчаянное солнце и чьи-то назойливые тычки в бок. Светило жарило из зенита, а над следами ночного пира стоял Фирэ и, насмешливо кривя губы, щекотал своим шестом брата.

— Сгорите, пьяницы! — сказал он. — Ну и что нынче интересного во сне?

— Умник, — подсевшим голосом, садясь, буркнул Дрэян и стал поправлять на себе одежду. Лицо его горело, словно в кожу впилась тысяча тонких иголок. Летнее солнце на

Оритане было кусачим.

— Ты как будто физиономией в костре лежал, — потешался братишка.

Тут один из дрэяновых дружков зашевелился, полупроснулся и, подскочив с безумным взором, выкрикнул:

— Что, Тассатио уже высадился на Алу?

— Летит еще. Спи, — посоветовали братья.

Он тут же рухнул обратно в траву.

— Ты зачем через пропасть полез? — вспомнил причину своего плохого настроения Дрэян.

Фирэ присел перед ним на корточки. Он был усталым и чумазым.

— Ты не доверяешь своему сердцу, о чем нам с тобой спорить? Ты все равно не поймешь. Идем домой?

Все тот же гвардеец подпрыгнул снова:

— Что, высадку показывают?

— Ты спи, мы разбудим, когда прилетит, — пообещал Дрэян, и они с Фирэ тихонько убрались с поляны.

* * *

После разговора с Паскомом, уже совсем засветло Сетен отправился домой, гадая, для чего кулаптру понадобился этот высоченный житель Осата. Оганга казался одновременно и дикарем, и мудрецом. Возможно, в своем племени он занимал высокое положение, если уж Паском обратил на него внимание. Они говорили прямо при Оганге — гость с Осата совсем плохо понимал язык ори.

Сильно хотелось спать, усталость, накопившаяся во время долгого перелета, да еще и празднование Теснауто утомили Сетена до изнеможения. Однако при входе в зимний сад он увидел картину, отогнавшую сон бесповоротно.

Возле старого колодца, заглядывая вниз, на карачках стояли новые хозяева дома, их пес и Ормона. Живописности сюжету добавляло то, что их можно было узнать только по местам пониже спины: остальное было погружено в колодец. Над композицией из четырех задов победно реял пушистый волчий хвост. Все были так увлечены созерцанием дна ямы, что возвращения Сетена никто не заметил. Он встал у дерева, к которому крепилась одна сторона гамака, и продолжил наблюдение. Наконец Нат отвлекся и, почуяв друга хозяина, выпрыгнул ему навстречу.

— Вода ушла, — выкарабкиваясь из ямы, вставая и отряхивая руки, сообщил Ал.

— Куда? — Тессетен стоически вытерпел бурное приветствие хорошо выспавшегося волка.

— А кто ее знает! — вставила Ормона. — Колодец пустой!

Последней распрямилась Танрэй с фонариком в зубах. Тессетен не выдержал последнего испытания и фыркнул от приступа хохота. Юная жена Ала приняла его смех на свой счет и, кажется, не только смутилась, но и слегка обиделась. Она вообще очень настороженно отнеслась к гостям. Всё верно — это от разочарования. Она рассчитывала увидеть другого человека на месте приятеля мужа — такого, каким придумала его богатая фантазия трепетной ученицы Новой Волны, под стать красавцу-Алу.

— Позавчера снова было землетрясение, а сегодня я обнаружил, что

там сухо. Наверняка это связано.

Танрэй с уважением взглянула на супруга, ничего не понимая в его научных изысканиях, но безоговорочно уверенная в авторитете Ала. Сетен на всякий случай припрятал снова проступившую улыбочку: ему не хотелось смущать эту девочку. И тут она опомнилась, всплеснула руками:

— Завтракать пора, мы все вас ждали! Идемте на ассендо, там всё готово!

Она повернулась идти, но Тессетен ловко поймал ее за рукав:

— Танрэй!

Она опустила ресницы, не в силах выдерживать ироничности его тяжелого взгляда.

— А «вас» — это кого?

Девочка округлила глаза, нерешительно указала пальцем в его сторону, а потом оглянулась за поддержкой к смеющемуся мужу и совсем смутилась, наткнувшись на улыбочку Ормоны.

— «Тебя», — подсказал Сетен. — Хорошо? Договорились?

Танрэй кивнула, вздохнув с облегчением, когда он ее оставил в покое.

По дороге к дому Тессетен мимоходом тоже заглянул в пересохший колодец. Да… Жаль… Родители говорят, что на протяжении многих столетий здесь была самая вкусная и чистая вода в Эйсетти. Всё меняется, всё исчезает — и, вроде, как-то по мелочам, но до того досадно!

Они поднялись на самый верхний этаж дома, где был выход на ассендо — неширокую плоскую площадку, закрепленную на высшей точке сфероида. Когда-то давно они с Ормоной любили здесь болтать, встречая зарю, провожая Саэто или наблюдая ночью за звездами. Тогда Сетен еще не устал убеждать себя, будто счастлив и радуется жизни — и в те минуты всё было так, как ему казалось. Или так, как он хотел чтобы казалось.

Волк пошел с ними и улегся в тенек под круглым столом. Эйсетти был как на ладони, от озера до гор, стеной окруживших часть столицы и по сей день охранявших приполярные зоны от слишком сильных ветров. Только благодаря горам и множеству горячих гейзеров Оритан еще жил, и в положенный срок сюда являлись весна и лето.

— Красиво, — спокойно и серьезно произнесла Ормона, подходя к тонким перильцам по окружности ассендо.

Ее взгляд скользил по белоснежным постройкам города, но сквозила в нем прощальная тоска и затаенная боль скорой ностальгии. На миловидном личике Танрэй отобразилось сочувствие. Нашла кому сочувствовать, юная глупышка, подумал Сетен.

Он отвернулся, сел за стол и принялся заглядывать под крышки, спасавшие еду от птиц и насекомых:

— Так что это у нас — поздний ужин или ранний завтрак?

— Несвоевременный обед, — сказал Ал, деловито беря приборы.

Ормона услышала и рассмеялась не бог весть какой остроте. Но это ведь сказал сам Ал! Сетен снова сдержал ухмылку.

— Ну и как твои аграрные увлечения? Не надоело? — продолжала она, садясь рядом с мужем, в точности напротив Ала.

Тот повертел рукой — мол, так-сяк.

— И что тебя в ботанику понесло… — подивился Тессетен.

— Я же не стал спрашивать, что тебя понесло в экономисты!

— Ну ты сравнил! То ли дело — в наше время безделушки ваять или заниматься тем, что необходимо всем. А чем астрофизика тебе не угодила?