Изгнанник
Шрифт:
Китнер был непреклонен:
— Я не отрекусь.
— Боюсь, вам придется сделать это, Петр Романов. — Голос баронессы снова стал нежным и вкрадчивым. — Ради вашей семьи и ради России.
С улицы донеслось хлопанье автомобильных дверей. Александр обернулся к окну, и Китнер заметил крохотный микрофон в его ухе. Кто-то что-то говорил ему, и он внимательно слушал, а потом повернулся к присутствующим:
— Ну вот, отец, и первые гости пожаловали. Наверняка вам будет любопытно увидеть, кто же это. Прошу. — Он встал и сделал учтивый жест в сторону окна.
Медленно,
После недолгой задержки из лимузина показался мэр Москвы Николай Немов, за ним — маршал Игорь Головкин, министр обороны Российской Федерации. И последним из машины вышел высокий бородатый мужчина в рясе — Святейший Патриарх Григорий II.
— Вот видите, отец, этого от вас ожидает не только президент Гитинов. Они все хотят, чтобы вы подписали акт отречения. За тем и прибыли.
Китнер стоял словно громом пораженный. Он едва мог соображать. Его жена, сын, дочери были в руках агентов Мурзина. Хиггс и его помощь, на которую хотелось бы рассчитывать, находились далеко, а значит, вне игры. Нож и фильм ему больше не принадлежали. Он остался ни с чем.
— Вы недостаточно сильны, чтобы быть царем, — улыбнулась баронесса. — А у Александра сил достаточно.
— Значит, поэтому вы заставили его убить моего сына? Чтобы он смог доказать свою силу?
— Невозможно править страной и бояться испачкать руки кровью. И вряд ли вы захотите, чтобы он доказал вам это еще раз.
Китнер внимательно вгляделся в нее. Он предельно четко видел все — ее лицо, одежду, бриллианты, жуткое спокойствие, с которым она грозила ему смертью. Ею двигало чувство мести, темное и жестокое. С таким же чувством, будучи еще подростком, она отомстила в Неаполе мужчине, который изнасиловал ее. Больше ничего, никаких чувств.
Ему стало ясно, что этот план она разрабатывала десятилетиями, делая ставку на ход истории и готовясь к тому дню, когда Александр, ее Александр, при правильном ведении дел сможет стать царем России. Вот почему великая княгиня Екатерина, несмотря на все свои усилия, маневры, знакомства и связи, которые она неустанно завязывала, в конечном счете проиграла. Она оказалась попросту недостаточно информирована и жестока, чтобы выдержать схватку с баронессой. А потому погибла сама и обрекла на гибель своих близких.
Китнер вдруг с особой остротой ощутил собственную беспомощность. Он был узником, заложником, жертвой — всем в одном лице. Мало того, в этом ему было некого винить, кроме самого себя. Боялся поставить семью в известность о существовании Александра, боялся отдать одного сына под суд за убийство другого, боялся за жизнь остальных детей… Именно он заключил пакт, который
Его сын Пол, Альфред Нойс, Фабиан Кюртэ, великая княгиня Екатерина, ее сын и мать, люди, нашедшие смерть в Северной и Южной Америке… Сколько еще людей погибло из-за него? Снова подумалось о солдатах Мурзина, содержащих под стражей его семью. Какие приказы им отданы? Мысль о том, что кто-то из его близких может пострадать или даже расстаться с жизнью, была для него невыносима.
Он посмотрел на Александра, затем на баронессу. Глаза обоих горели дьявольским огнем. На лицах была холодная уверенность в собственной победе. Если у него раньше и были какие-то сомнения, то теперь от них не осталось следа. Он знал: эти люди готовы на все.
Китнер медленно опустился в кресло и начал читать акт отречения. Закончив чтение, он еще медленнее подписал документ.
84
Сама мысль о том, что Ребекка выходит замуж за Александра Кабреру, казалась дикой. Столь же немыслимым представлялось когда-то нападение на США. До тех пор, пока не были предприняты атаки на небоскребы Всемирного торгового центра и Пентагон. После этой катастрофы всему миру стало ясно: не исключено ничто.
Педаль газа практически упиралась в пол, «мерседес» птицей летел по просохшей дороге. Мартен резко свернул с дороги А-13 на Ландкварт — Давос. За последние несколько минут он настойчиво пытался дозвониться до леди Клем. Раз пять он набирал номер ее мобильного телефона, но всякий раз механический голос извещал о недоступности абонента.
— Да успокойтесь вы, — произнес русский. — Кабрера может оказаться вовсе не тем, за кого вы его принимаете.
— Вы уже это говорили.
— Повторяю вам это снова.
Оторвав взгляд от дороги, Николас повернулся к Коваленко:
— Тогда зачем же вы до сих пор находитесь здесь? Почему не уезжаете? Почему не просите меня отвезти вас в Цюрих, чтобы улететь оттуда в Москву? Лишь потому, что Кабрера и Реймонд могут оказаться не одним и тем же человеком?
— Осторожно!
Мартен мгновенно переключил внимание на дорогу, изо всех сил нажал на тормоза, взвизгнули шины, и «мерседес» остановился в нескольких дюймах от заднего бампера черного «ниссана». Ну и пробка!
— Что это? — оторопело спросил он, разглядывая скопище машин.
— Кто-то реализует свободу слова. Может, «Черный блок» демонстрацию проводит. Так называется объединение анархистов, — пояснил Коваленко.
Он еще не закончил фразу, когда навстречу, не обращая внимания на машины, ринулась толпа противников глобализации, преимущественно молодежи. У многих в руках были плакаты с лозунгами, направленными против Всемирного экономического форума. Одни надели огромные маски, представлявшие собой комические портреты лидеров мировой политики и бизнеса. Другие скрыли свои лица под черными вязаными шлемами с прорезями для глаз.