Изгнанники Эвитана. Дилогия
Шрифт:
А трусливый шакал братец? А мачеха - гадюка чище самой Ирии?
...Бездыханное тело отца на полу кабинета...
...Ледяная келья и родная мать с кинжалом...
Что уж тут даже упоминать о благородном и безобидном оборотне без тени?
По собственному лицу змеится едкая усмешка. Подождем, пока старый истерик прекратит дурацкий смех. Потерпим.
Ирия слишком устала, чтобы бояться - кого бы то ни было. Хватит!
5
– Значит, дочь
– резко оборвал собственный хохот старик.
– И, сударыня? У вас есть доказательства?
– Найдутся!
– отрезала Ирия.
– Живы те, кто знал об этом. И уж тем более - живы друзья и родственники посвященных в сию... омерзительную историю. Увы, правдивую.
Прости, дядя Ив! Но тебя старый мерзавец убить не посмеет. А дочери Карлотты нужно намекнуть хоть на кого-то. Она и так, как могла, отвела от тебя угрозу, заявив, что "посвященных" - целая шайка.
Получай против себя личный заговор, старый кретин! А если еще не кретин - станешь им после такого разговора. Если б не ты - мама была бы сейчас совсем другой!
– Конечно, клятва для Карлотты - звук пустой...
Вот ты и раскололся, гад ползучий! Мама, при всех ее, мягко выражаясь, недостатках, слово не нарушила...
Чем же она клялась - здоровьем Сержа? Первый сын всё-таки был ей дорог?
Карлотта Гарвиак сдержала клятву. Но тебе, старый мерзавец, об этом знать незачем!
– И прислала ко мне самую похожую на себя дочь, разыграв ее смерть? И зачем же, юная особа? Чтобы отправить меня вдогонку за вашим не слишком умным папенькой?
– Не вам рассуждать о его уме. И я его не убивала...
– Не будь ее голос сам по себе столь усталым - следовало бы его таким сделать.
– Это - дело рук моих мачехи и брата. Совместное.
Не исключено, что старый пень... то есть истинный рыцарь и столп благородства Ральф Тенмар не упустит столь соблазнительный случай отомстить нарушившей клятву Карлотте. А какой удар сильнее обвинения ее сына в отцеубийстве?
Это было бы хорошо. Слишком, чтобы такая авантюра удалась. А жаль...
Ирия - ужасная дочь... Но чувство вины перед матерью не возникло. Карлотта тоже пожертвовала. Невинно осужденной - ради преступника. Как раньше принесли в жертву Эйду - "во имя блага семьи".
Так что будет просто великолепно, если теперь справедливость восторжествует. Вот только вряд ли - на то она и справедливость. И старый хрыч тоже вряд ли заглотит столь вкусную наживку. На то он и старый, на то и прожженный.
– Это - правда?
– прищурился вышеозначенный хрыч. Очевидно, переваривая выгоду от столь интересной новости...
Хорошо бы!
– Клянусь Творцом, - вздохнула Ирия.
– Поклянись своей любовью к моему сыну.
Приехали! Поверил-таки. Вот только как теперь быть? Можно клясться
– Клянусь всем, что для меня дорого. Клянусь памятью вашего сына!
– Подойди сюда... графиня. Сядь!
– старик указал на обитую синим сукном скамеечку у своих закутанных ног.
Вблизи это одеяло - тёмно-бордовое. Как засохшая кровь.
Ну что хрычу еще надо? Оставит он Ирию в живых или нет?
Вблизи его лицо - еще страшнее. Изборожденное морщинами и бесчисленными красными жилками.
Склоняется.
Когтистая птичья лапа цепко стиснула подбородок гостьи:
– Страшись, если лжешь!
Ощущение, что шипящий голос исходит не из почти безгубого старческого рта. Из самих угольно-черных глаз с почти алыми белками. Горящих больным лихорадочным огнем.
В молодости эти глаза наверняка были красивы. А доживший до старости Анри стал бы копией этого дряхлого злобного коршуна?
А сама Ирия - чьей? Карлотты?
Возможно, смерть в юности - не самое страшное зло. Но прежде времени в Бездну всё равно - неохота.
– Я не лгу.
Ни единым словом. Анри был Ирии дорог.
Был. И есть.
Она вздрогнула, встряхнула головой, смахивая слезу и отгоняя ее верных, неразлучных сестер... Еще бы удалось разжать и невидимый ледяной кулак, стиснувший сердце! А заодно - тоже ледяные, но вполне живые жесткие пальцы, острыми клещами впившиеся в подбородок. Ладно хоть не в горло!
– Боишься?!
– Нет, - честно ответила девушка, в упор глядя в уставшие ненавидеть глаза.
Чужой старик, вцепившийся тебе в челюсть, не страшнее любимого человека, подписавшего твой смертный приговор. Ничуть не страшнее. Вот если мерзавцу еще что в голову придет...
Но герцог-коршун уже разжал хватку:
– Налей вина.
Ирия бросила на него малость ошалевший взгляд. Лицо еще ощущает следы его пальцев. Не исключено, что завтра проявится синяк.
Ну и змеи с ним! У Эйды когда-то синяки не только на лице были... А сама Ирия в детстве вечно ходила в царапинах - и ничего.
– Налей вина... графиня!
– чуть раздраженно повторил старик. Махнув рукой куда-то в сторону наглухо задрапированного окна.
А, вот - трехногий столик рядом с портьерой. Шедевр работы очередного сверхталантливого мастера веков ушедших.
Столешница сливается с полутьмой комнаты. Смутно темнеет бордовый графин. Под цвет стариковского одеяла.
– И себе, - добавил Ральф Тенмар.
Жидкость цвета очень темного рубина наполняет высокий прозрачный бокал. Один из пяти, выстроенных в ряд на лакированном столике. Издали их не видать - как и батальную сцену на подносе. Только совсем вблизи.