Измена, или Ты у меня одна
Шрифт:
— Ой, Любка! — раздался голос сбоку.
Люба очнулась, повела глазами: рядом с ней стояла сокурсница, и не то чтобы подруга, а так из тех, с кем имеют шапочное знакомство. Пустые глаза, легкое платьишко, сумка через плечо. Любе она показалась девчонкой, совсем девочкой — столько в ней было неприкрытой наивности, плещущего через край счастья.
— Ты откуда? — изумилась знакомая.
— Спроси лучше, куда, — сухо ответила Люба.
— Куда? — покорно повторила та за ней.
— Туда, где море блещет синевой! — съязвила
Секретарша Анечка долго таращилась на нее, будто вспоминая. Потом выдохнула с липовым восторгом:
— Ну ты даешь, мать!
Люба сдержалась- не хватало еще тратить нервы на всякую мелочь. Однако Анечкин тон задел ее, отозвался глухим недобрым скрежетом где-то в затылке.
— Ладно, садись. Придется обождать малость — старик занят.
Худшего Люба представить не могла: ждать теперь, когда есть настрой к драке! Ждать, пока перегорит все и останется одно желание — побыстрее покончить со всем? Нет, ее это не устраивало. Но что делать? Лезть нахально, без приглашения — означало загубить все в зародыше.
Люба вздохнула, бросила на Анечку недовольный взгляд и опустилась на стул.
В приемную декана просунулась сквозь щель в дверях голова. Она принадлежала Мишке Квасцову. Анечка на своем месте вся подобралась, засветилась:
— Заходи, заходи, Квасцов.
Мишка зашел.
— Минуты через две пойдешь, — сказала ему секретарша. Обратясь к Любе, добавила: — Он еще раньше занимал. Старик ставит на тех, кто не все потерял, а такие, как ты… она махнула рукой, давая понять, что со Смирновой вопрос решен, — отрезанный ломоть, мать!
— Не пугай ее, Анют, — заулыбался Мишка. — И, кстати, я могу даму вне очереди пропустить. Ежели она попросит, конечно, ежели уважит словом добрым.
— Спасибо, не надо! — отрезала Люба и отвернулась к окну, словно говоря — разговор окончен.
С Мишкой декан провозился минут десять. И вышел тот из-за заветных дверей непривычно возбужденным, таким, что и невозможно было определить: со щитом или на щите.
Воспользовавшись образовавшейся паузой. Люба проскользнула к декану, успев краем глаза заметить, как перекосилось от досады Анечкино лицо. Но досадовать было поздно — дверь за ней захлопнулась.
— Смирнова? — отрывая голову от бумаг, спросил декан.
"И откуда он помнит всех в свои семьдесят шесть?" подумала Люба. Встреча с Мишкой влила в ее кровь дополнительную порцию злости. Уж теперь-го — стоять на своем вопреки всему!
— Если вы за документами, так можно было в секретариате решить все вопросы.
— Нет, я не за документами, Григорий Львович.
— Интересно?! А зачем же?
— Я хочу учиться…
— У вас была такая возможность. Сами все пути себе отрезали, дорогуша. Вы ведь себя в прошлый раз ках вели?
— Я виновата, простите! Ну что вы так смотрите?!
— Здесь
— Я догоню всех, Григорий Львович, поверьте! — почти выкрикнула Люба. — Дайте мне последнюю возможность.
— А что у вас сдано в эту сессию?
Люба молчала.
— А за прошлую? — Декан нацепил на нос очки с толстенными стеклами и принялся перелистывать какую-то амбарную книгу. — Мы же вам давали время. А нынче все сроки, дорогуша, истекли. Так что ничем не могу!
Люба села на ближайший к декановскому столу стул, показывая, что все равно не сдастся, не уйдет.
— А что вы, собственно? Разговор окончен. Мне и других принять надо. Если что не по нраву, идите к ректору, моя милая. Мне студенты нужны, а не прогульщики и лодыри. Вы уж извините, что своими именами все называю, — на старости лет крутить мне ни к чему! Вот так вот-с!
Люба поняла, что дальнейшие разговоры с деканом бесполезны.
— А с чем я пойду к ректору? — спросила она в отчаянье.
— А с тем, с чем и ко мне приходили, душенька, с тем же!
— Григорий Львович, может, академический отпуск? А? Ну поймите же вы наконец — не могу я уйти из института. Он все для меня!
— Не похоже что-то, не похоже. Вы меня отвлекаете… — Декан нажал кнопку на столешнице, и в ту же секунду, будто ждала за дверями, в комнату впорхнула Анечка.
— Вы звали, Григорий Львович?
Декан сделал какое-то неуловимое движение в воздухе рукой, словно что-то отталкивая от себя или же стряхивая с кончиков пальцев капли воды.
— Есть там кто ко мне?
— А я?! — Люба онемела от бессилия.
— Все, все, Смирнова! — Лицо у декана перекосилось. Идите!
Упорствовать не имело смысла. Надо было идти к ректору — это хоть и бесконечно малая, но единственная надежда. Люба вышла. За дверями в коридоре стоял, прислонившись к косяку, Мишка.
— Что, мать, поперли? — беззлобно, с улыбкой сочувствия спросил он.
— Не твоего ума дело, — ответила Люба сдерживая себя.
— Мистика какая-то! — Мишка был по-прежнему беззаботен. — На что ты вообще надеешься? Если уж мне пахан помочь не смог, так твое дело — чемоданы паковать и на стройки пятилетки.
— Надо будет, поедем! — отрезала Люба.
Ректор сидел на первом этаже. Вкрадчивая тишина, такая непривычная для учебного заведения здесь была полновластной царицей. Приемная — раз в пять больше, чем у декана, была заполнена разношерстным людом. К ректору института с мелкими вопросами не ходили.
Здесь были и студенты, и студентки, но в основном их родители, пытающиеся исправить то, что поломали их дети. И все молчали, словно напутанные этой всеобъемлющей тишиной, необычайной властью, величием, незыблемостью… и предстоящим разговором.