Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
— Боюсь.
— Не заметно, — хмыкнул я.
— А я умею скрывать свои чувства, — призналась девчонка.
Мне хотелось спросить у неё так много. Но я начал с малого:
— Тебя как звать?
— Настя, — сказала она.
— Тебе идёт, — сделал я комплимент.
— А тебе нет, — ответила честно, — Тебя ведь Илья зовут?
— Ну да, — я нахмурился, — Тебе не нравится имя Илья?
— Имя нравится, но тебе оно не идёт, — упорствовала Настя.
— Значит, я тебе не нравлюсь? — смекнул, наконец.
Она
— Тебе идёт что-то восточное, вроде Рустама, — сказала она.
— Как скажешь, — ответил я, глядя, как жук прибалдел у неё на коленке. И сам захотел стать жуком…
Плач прекратился. Но я продолжаю лежать, делать вид, что уснул. Странно! В роддоме, держа на руках невесомое тельце Никитки, я не почувствовал этого. Я просто держал на руках малыша. Не испытывал гордости, только смятение и какой-то неявственный стыд. Будто все, в том числе медсестра, знали мою подноготную.
— А мы поженимся? — спросила Снежана, когда я её увозил.
И не потому, что хотела. Просто мать ей внушила, что грех! Снежа очень страдала, так как с матерью вышел скандал. Та была религиозна, и во многом, поэтому дочь не гуляла с парнями.
— Приблуда! Безбожница! — кричала ей в спину моя потенциальная тёща.
Всю дорогу Снежана проплакала. А я понял, что теперь нужно только вперёд. Однако не мог успокоить её.
— Я ещё развод не оформил, — напомнил помягче.
Но даже сейчас, когда я в разводе, желание снова себя опоясать не возникает. Ободок кольца оставил свой след не только на коже. И на душе! И, пытаясь его отыскать, я долго вожу снизу вверх большим пальцем…
Снежана ложится обратно. И жмётся ко мне. Она, кажется, счастлива только лишь тем, что находится рядом. С тех пор как мы стали общаться опять, после её суицида, прошло столько времени. Но даже сейчас сохранились табу! Мы не касаемся темы семьи. Теперь уже бывшей, моей.
Когда по субботам я прихожу домой вечером, она просто меня обнимает, без слов. Как будто боится, что однажды я могу не прийти.
— Мы поженимся? — звучит иногда, между строк.
— Ведь жить во грехе — это плохо, — добавляет Снежана и синева её глаз наводняется.
Я хотел бы пойти на уступки. Но не могу! Развод ещё не «зажил», чтобы озвучивать новые клятвы. И потому отвечаю:
— Посмотрим, — и обнимаю покрепче.
Никита плаксивый! Кажется, что ни Давид, ни Дина не были так беспокойны. Или я был моложе в то время? Но я не могу обвинять его в этом! Мне хочется чем-то помочь. И сердце стучит виновато, когда я смотрю на него.
Он — забавный малыш. Очень милый! Смышлёный. Уже «щупает» мир. Любопытно взирает на всё и пытается встать. Упирается ручками, но возмущённо кряхтит, от того, что не может.
Я показал его фото сестре. Дина ведь старшая! Она в своё время хотела кого-то. Сестрёнку, наверно? И потому,
— Класс.
Я храню его фото у себя на смартфоне. Но даже там у него есть отдельная папка. И я стараюсь следить, чтобы фото из папки «Семья» и «Снежана» никогда не пересекались друг с другом.
Глава 10. Настя
Сегодня солнечно. Ударил мороз. Хотя синоптики прочили мягкую зиму. И сквозь шторы на кухню проникают лучи. День ещё не закончился, а я у плиты. Готовлю макароны по-флотски. Любимое блюдо мужчин.
Когда-то Илья обожал их готовить! И вместе с Дениской, они уминали тарелки, одну за другой. Соревнуясь, кто больше. Конечно, Илья поддавался, и Деня выигрывал. За что получал ещё пару ложек любимого лакомства.
Он торопливо спускается, тянет размашистым носом густой аромат.
— Есть хочу, умираю! — садится к столу.
И я достаю его миску. Где буковка «Д» на большом ободке. Кладу немного, чтобы добавку просил. Ставлю. И опускаюсь на стул — наблюдать, как он ест.
— Как дела в школе? — интересуюсь с улыбкой.
Я рада, что он решил не бросать. И окончить её. Скорее всего, не из тяги к учёбе. А потому, что девчонка по имени Таня учится там, классом ниже его. И ежедневные встречи на переменах — это то, чем сынуля не может пожертвовать ради мечты.
— Да норм, как обычно, — отвечает расплывчато.
Ест, набивая за обе щеки макароны. И эта любовь к макаронам. И привычка всегда торопиться, бросаю еду, как поленья в камин… Всё в отца! Он даже не знает, как сильно похож на него. И как больно за ним наблюдать. Будто частица Самойлова здесь, навсегда, подрастает, живёт своей собственной жизнью…
— Витька сказал, что возьмёт меня на полставки, — делится сын.
Ну, вот! Дождались. И он уже «Витька».
— Ты не слишком-то фамильярничай с ним, — говорю я с укором, — Он всё-таки старше тебя.
Сын усмехается:
— Ладно! Я не чувствую разницу в возрасте. Он реально, как друг, как ровесник.
Я смеюсь про себя. Это точно! Иногда и мне кажется, Витя моложе меня не на десять, а не все двадцать лет. Особенно, в те моменты, когда он, поглощённый своим увлечением, начинает рассказывать мне про машины.
Та коллекция, что пылится в шкафу под прозрачным стеклом. Он годами её собирал! И молился на каждую. Это какой-то древнейший мустанг, это порш, это кабриолет из лимита.
— Таких только две на весь мир! — хвастливо кривляется он и достаёт свой «лимит» с такой осторожностью, словно тот сотворён из стекла.
Я в такие моменты сижу и внимаю. Однажды пыталась потрогать один из его экземпляров, похожих на мой. Красный Фиат оказался подделкой, двухдверный, с обрезанным бампером.
— Ты что! — испугался он так, будто я изверг.