Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
И она отъезжает, явив взору Денискин пронзительный взгляд.
— Ма, а ты чё тут стоишь полуголая? Простынешь! — произносит сурово. Как взрослый.
— Ну, всё, мне пора, — тороплюсь завершить разговор.
Но он не пускает:
— Целую, — говорит с такой лаской, что я практически чувствую этот его… поцелуй.
— И я тебя тоже, — отвечаю пространно. Чтобы Деня не понял, о чём!
Отключаюсь, спешу вслед за ним в теплоту и уют. На кухне он щёлкает чайником.
— Чего тоже? — слышу, витая в густых облаках.
Опускаюсь на
— Чего?
Сын, вздёрнув брови, глядит на меня:
— Ну, ты сказала, что я тебя тоже.
— А…, - я растерянно хмыкаю, — Тоже… была рада услышать.
Он задумчиво хмурится, будто пытаясь понять, кому можно такое сказать. Чайник вскипел, пакетик цейлонского тонет в крутом кипятке.
— А кто звонил? — наконец-то решается он уточнить.
Я выбираю, какой заварить:
— Тёть Нина, с работы. Ты помнишь её?
Сын пожимает плечами.
«Ну, вот и отлично», — думаю я про себя. Он берёт свою чашку. Но вдруг опускает на стол.
— Мам, ты ж не с отцом говорила? — пронзает неверящим взглядом.
Я ужасаюсь, едва не роняя коробку с заваркой на стол.
— Нет! Что… Как ты вообще мог подумать такое?
Он стыдливо ведёт языком по губе. В отцовской манере.
— Ну и ладно, — бросает, хватает за ручку заваренный чай и уходит. Оставив меня в абсолютном смятении, с пакетиком чая в руке.
Глава 11. Илья
Самолёт готовится к взлёту. Столица, укрытая снегом, видна в маленьких мутных окошках иллюминаторах. Я взял место рядом с проходом. Чтобы почаще ходить в бизнес-класс.
Там, в комфорте, в просторном салоне, с удобствами, сервисом, медиа и разнообразным меню, отдыхают Снежана с Никиткой. Я взял им билеты дороже, значительно. Для себя предпочёл эконом. Обойдусь! Слишком жирно.
А, может быть, мне даже лучше остаться вот здесь? В окружении многих людей, одиноким. Подумать о чём-нибудь, глядя в оконце, на мир сверху вниз.
Рассеянно слушаю, как стюардесса проводит короткий ликбез. Маски, жилеты, спасательный выход…
Думаю, а что будет, если наш самолёт упадёт? Невольно себе представляю, как новость достигнет семейства. Как Настя узнает о том, что не выжил никто. Заплачет ли?
Мне видится место на кладбище. Надгробие с надписью «Самойлов Илья». Обычно под именем пишут «Помним, любим, скорбим». А какой надписью будет украшен мой памятник? «Забываем, ненавидим, ликуем». Наверное, так.
Представляю себе свою бывшую, в тёмных одеждах. Чёрный цвет ей к лицу! В чём она явится? Наверное, в платье? Маленьком, чёрном, и шляпке под цвет. Представляю Дениса. И как он раскается в том, что меня отвергал накануне кончины.
— Если бы я только знал, — скажет он.
А Диана? Как жаль! Мою девочку. Вот кто, скорее всего, будет искренне плакать по мне, по отцу.
— Простите, — говорит стюардесса. И, склонившись ко мне, поправляет сиденье.
Я улыбаюсь натянуто, вежливо. И вспоминаю наш первый совместный полёт. Это было давно.
Я невольно взираю на руку. Как будто хочу обнаружить там эти насечки. Ругаю себя! Вжимаюсь затылком в сиденье. Хватит! Довольно уже вспоминать это всё. Прошлое кануло в лету. Осталось размытым пятном на душе. А я как разбитую чашку, беру по осколку, пытаюсь собрать воедино…
С соседями мне повезло. Спокойная пара, обоим уже лет под семьдесят. Улыбаются, за руки держатся. Надо же! Я отвожу глаза, будто стал свидетелем сцены, непредназначенной постороннему взору. Бывает ли так, что любовь длится долгие годы? Раньше я верил в подобное, а теперь не могу.
Снежана поведала мне, что отец её умер давно. «Ушёл», — как всегда говорила ей мать. Она таскала дочь в церковь, заставляла молитвы учить наизусть. Она до сих пор их читает! Я слышу, как шепчет во сне. Она пела в церковном хоре, и сейчас напевает Никите слова, которые трудно понять.
Когда я впервые увидел, она показалась обычной девчонкой. Когда переспал, необычным казалось в ней всё…
— Ты ничего мне не должен, — сказала она, одеваясь, — Просто я очень хотела стать женщиной… так.
— Как? — я нашёл в складках простыни трусики.
Она безуспешно искала их, в платье на голое тело.
— Вот так, — повторила она.
— Вот так? — я обвёл взглядом номер отеля, — На мой взгляд, не лучший вариант.
— А мне нравится, — возразила она, и понюхала маленький розовый куст, что стоял на столе. Вместо букета, она попросила купить ей «цветочек в горшке».
— Я буду его поливать, и он не завянет, — сказала Снежана, прощаясь.
Я не думал, что снова вернусь. Хотя… Стоит быть честным, по крайней мере с собой. Думал, чёрт возьми! Ещё как думал. Она посылала мне фото цветка в доказательство, что поливает. И фото собаки, которую я без того часто видел во сне.
Я вернулся. И в том же отеле, под шумный аккорд непогоды, её отымел. Она не умела почти ничего, но так быстро училась. Так мучительно жаждала этого! Так отчаянно льнула ко мне.
— Мама убьёт меня, если узнает, — сказала с усмешкой, пряча лицо у меня на груди.
— Моя мама меня пощадит, — ответил я тихо.
Но кроме неё был ещё и отец. И дети! И… Настя. Я почему-то был абсолютно уверен, что она никогда не узнает об этом. Как преступник, охочий до крови, убив один раз, и не получив по заслугам, убивает опять и опять. Он ждёт, что его разоблачат, оставляет следы. Но детективы упорно не видят улик! Или же, просто не желают их видеть?
Сколько раз я боялся, что Настя раскусит, поймёт. Но она, пройдя мимо опасной черты, лишь коснувшись её, отступала. Давала мне повод поверить в свою безнаказанность. И я продолжал…