Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
Снежана вздыхает:
— Хотя бы в карман положи.
— Хорошо, — я сжимаю вещицу в ладони.
Целую Никитку в висок. Снежана опять тянет руки. Соль на губах — от её нескончаемых слёз.
— Я приеду и сразу тебе позвоню, хорошо? — убеждаю.
И, прежде чем лифт распахнётся, давлю на звонок. Когда входная дверь открывается, я уже еду вниз. В машине беру себя в руки. Курю. И когда на экране смартфона загорается «Снежа», я с трудом выбираю «принять».
— Илья, Илья! Ты представляешь, Джека нигде нет! Он, наверно,
Я напрягаюсь, пытаясь припомнить, в какой момент упустил Джека из виду. Неужели лохматая псина опять испоганит все планы? Заставит меня колесить по Торжку?
Взявшись за голову, вижу движение сбоку. Пёс сидит у машины. И с упрёком глядит на меня.
— Он нашёлся, лапуль, он на улице! — спешу успокоить Снежану.
Она удивляется:
— Как?
— Сейчас приведу, — отвечаю. Опять выхожу. Но Снежана бросает:
— Пускай остаётся с тобой!
— Как? — теперь уже я в нетерпении.
— Ну, чтобы тебе скучно не было, — произносит она.
«Да мне и так очень весело», — думаю я. А вслух говорю:
— Это Джек без вас будет скучать!
— Но мы же скоро увидимся? — напоминает Снежана.
— Э… Конечно, — бросаю невнятно.
Тем временем Джек продолжает взирать снизу вверх, ожидая, какое решение примут хозяева. Кажется, ему всё равно — где коротать вечера. Лишь бы кормили.
— Только не забывай давать ему витамины, — звучат наставления.
Я смотрю на собаку:
— Ага, не забуду.
Мы прощаемся. Снежа «целует» меня, долго машет с балкона. Стоит мне приоткрыть заднюю дверь, как Джек благодарно ныряет туда. И ложится плашмя. Наверное, думал, его собираются выбросить? Испугался, бедняга!
— Стокгольмский синдром? — вспоминаю диагноз. Кажется, так называют ситуацию, когда жертва стремится быть рядом с мучителем.
Джек снисходительно фыркает.
«Кто из нас двоих мазохист?», — говорит его взгляд. Я завожусь, и мы отправляемся в путь. Сегодня суббота. А значит, два вечера лени, спокойствия и одиночества ожидают меня впереди.
Глава 48. Настя
То, что утро добрым не бывает, я понимаю сейчас. Напрасно пытаясь открыть один глаз. Второй утопает в подушке. Рядом кто-то сопит…
Юбилей пролетел, как безумство! Чувство такое, что меня запустили в космос. И я приземлилась на пятую точку в песок. Тело болит так, как будто оно не моё! Голова существует отдельно от тела. Во рту отвратительно сухо. А в памяти уйма пробелов. Что было вчера?
Помню клуб. Помню Машку. Помню, как мы выпивали ещё до того, как пришли мужики. Было весело! Очень. К нам подкатили какие-то парни. Но тут объявился Витёк и быстро расставил все точки над «й». Особенно явственно помню я фразу:
— Это моя баба! — и взгляд на соперника. Такой, что аж у меня побежали мурашки по коже.
Тот самый Колян оказался… тем самым. Которого я
Машке он сразу понравился. Правда, понравиться Машке нетрудно! Она просто любит мужчин, невзирая на возраст, размер кошелька и наличие вредных привычек. С её слов у мужчины должна быть «харизма». И у Виктора этой харизмы с лихвой.
— Слушай, Насть, ну, хорош! — восторженно заговорила она, когда мы оказались в уборной.
— Ему всего тридцать один, — напомнила я. Возраст, на мой взгляд, был единственным минусом Вити. Вот был бы он чуточку старше. И, желательно, разведённым. Тогда бы мы были на равных…
— Да пофиг на возраст! — нахохлилась Машка, — Ты посмотри на себя!
— А я и смотрю, — ответила я, фокусируя взгляд на своём отражении в зеркале, и пытаясь подкрасить глаза.
Я согласилась, что выгляжу круто и молодо. Но женская прелесть не вечна! А мне уже сорок. А там, и глазом моргнуть не успеешь, как полтинник нагрянет. Какое уж тут материнство?
Машка, конечно, взялась убеждать, что детишек рожают и позже. Вот, Инка, к примеру… Но что мне до Инки? Мне хоть бы с собой разобраться! Понять, где кончается «я», начинается «мы» и… чьё колено лежит у меня между ног…
— Спишь? — слышу шепот, — Я же знаю, не спишь.
Он ведёт по плечу, по спине. И ныряет под край одеяла.
— Вить, это ты? — отзываюсь болезненным стоном.
Он хмыкает:
— Я, конечно. А кого ты хотела увидеть?
Вместо ответа опять издаю долгий стон.
— Интересно, — бормочет он рядом со мной.
И, скрипнув пружинами, лихо встаёт.
— Ты куда? — выдыхаю скрипучим, измученным голосом.
— За кудыкину гору, — фыркает он.
Звук шагов отзывается дрожью во всём моём теле.
— Ты бросаешь меня? — говорю, вспоминая сквозь мутный дурман, что вчера флиртовала с каким-то мужланом. Потом обаятельный бармен меня угощал. А ещё один хрен с физиономией зека божился, что мы с ним знакомы.
— Не дождёшься, — Витя садится на корточки возле постели, и ставит на тумбу стаканчик с водой.
— Оооо, — я вынуждаю себя приподняться, отчего тошнота подбирается к горлу.
— Кучинская Анастасия Витальевна, — цедит он жёстко, — Вы обвиняетесь в злоупотреблении спиртными напитками.
— Жизнь меня уже наказала за это, — добавляю сквозь стон.
Витя встаёт, наблюдая, как я жадно пью. Сам он раздет. Ягодицы белее спины. На одной из них вижу… следы от когтей? Но рассмотреть не успеваю. Так как Витя находит трусы.
— Предупреждаю! Когда ты станешь Харитоновой, я тебе не позволю таскаться по клубам. Ты в подпитии слишком доступна.