Измена. Один раз не считается!
Шрифт:
Этот рассказ я уже наизусть знаю.
Поля побрела рано утром в пекарню. Наверное, она еще не надела свои линзы, поэтому не заметила открытый люк и рухнула в колодец. Лида засуетилась, когда прошел час, звонила подруге и отправилась на ее поиски. Нашла по звуку звонка телефона из канализационного люка.
Поля очень-очень неудачно упала, расшибла голову. Ей сделали операцию, но сейчас она в реанимации, и я не нахожу себе места.
Еще и Ефим звонит.
Я отхожу,
Раздосадованный и злой.
Какого хрена ему надо, спрашивается?!
— Че, как? — интересуется. — Жену успокоил?
Ефим невозмутим спокоен, как отдыхающий слон. Сжимаю пальцами переносицу, чтобы не обматерить его. Мы ведь новый выгодный контракт заключили, впереди маячит длительное сотрудничество…
Я должен держать себя в руках.
— Моя жена сейчас в реанимации. Полагаю, это достаточно спокойно?
Все-таки не удержался от едкой горечи в ответ.
— Что стряслось? Где?
— Не важно, Ефим Алексеевич. Важно другое, сотрудничаем мы с вами, как положено, без панибратства, бань и блядей! — добавляю я.
Вот так и надо было сразу, а то…
Теперь уже поздно.
Нет сомнений в том, что именно я виноват в случившемся.
Логическая цепочка проста и верна. Если бы я не изменил Полине, она бы не убежала ночевать к подруге, не провела бы ночь без сна, не побежала бы с утра пораньше покупать синнабоны без линз, не рухнула бы в этот колодец!
Другой версии случившегося нет и не будет.
Живи теперь с этим, Платон!
Позднее в больницу прилетают родители Полины.
— Платош, сыночек! — крепко обнимает меня теща и громко плачет. — Что случилось? Не молчи, родной…
От этих сердечных объятий и слов мое сердце в груди скукоживается.
Никто не предупреждал, не вывешивал табличку, что если всего один разочек спустить ситуацию на тормоза, всего один гребаный раз сдаться с мыслями, что это совсем ничего не значит, просто физиология, потом придется стоять и пытаться выдержать натиск цунами проблем.
Ничего не могу выдавить из себя в ответ, мне колко, стыдно… Оксана Михайловна называла меня сыном, а я ее — мамой, своей-то нет, ушла еще когда мы только встречались с Полиной. Но Полечка ей очень нравилась…
— Все наладится, Оксана Михайловна, — выдавливаю я из себя. — Сядьте.
Отец Полины тихо стоит и мнет в руках свою кепку. Он всегда мало говорит, скромный и неприметный на вид мужчинка, но я как-то видел его вышедшим из себя… И навсегда запомнил, что лучше не выводить его из себя.
Плача и сморкаясь в бумажный платочек, теща садится.
— Что случилось, Платон? — тихим голосом интересуется отец Полины. — Как это произошло?
—
— Это я уже знаю, — кивает Евгений Александрович. — Я спрашиваю о том, где был в этот момент ты сам. Вы были не вместе, как я понимаю? Ранним утром…
Вот, подбирается. У меня противно сосет под ложечкой.
— Мы были не вместе, — отвечаю твердо.
Родители Полины переглядываются. Отец моей жены сощуривается, пристально впиваясь в меня взглядом.
Мы редко… очень редко ночуем по отдельности! Всегда на то есть веские причины…
В каком бы ни были состоянии, возвращаемся друг к другу, и родители Полины об этом знают.
Кажется, они начали подозревать, что у нас с Полей что-то случилось…
Глава 8
Платон
— Полина ночевала у подруги и утром решила прогуляться в пекарню за сдобой.
Отец Полины смотрит на Лиду, как бы прикидывая, может ли та быть виновата в произошедшем.
Лида бросает на меня колкий взгляд с вызовом, но помалкивает. Она может брякнуть в лицо, обматерить, но она не из тех, кто вывалит грязное белье подруги, пока та в отключке. Лида отворачивается, поджав губы.
Чувствую себя малодушной сволочью, но мне не хватает сил признаться в причинах, почему Полина не ночевала дома…
— Это случайность, — произношу я. — Нелепая, глупая случайность.
— И перед самой подсадкой, — всхлипывает мама Полины. — Да после таких травм ни о какой подсадке эмбрионов и речи быть не может еще довольно продолжительное время. Не видам нам внуков, Женя. Ох, не видать.
— В такой ситуации, Оксан, мне плевать. Я хочу видеть дочь живой и здоровой, остальное — потом, — коротко отвечает он, подводя итог.
Родители остаются ждать, я отхожу за кофе.
— Ну что, родной, ты рад? — догоняет меня реплика Лиды.
Ее взгляд бьет вскользь по лицу, но щека горит, словно она мне влепила пощечину.
— Рад чему, Лида? Или ты считаешь, я знал, что так выйдет?
— Не знал, конечно, но избавился от надоевшей жены, выпустил погулять молодого бойца… Это того стоило? Ты вот скажи… Неужели та шалава настолько хорошо сосет, что это стоило бы реанимации твоей жены?!
Ответить я не успел, с другой стороны в меня летят слова на идише.
Прибежала Сарочка Кушнер, трясет кудряшками.
Тихая, домашняя девочка из очень приличной еврейской семьи сейчас больше похожа на ведьму, готовую выцарапать мне глаза.