Измена. Тайный наследник. Том 2
Шрифт:
37
Я провожу дни и ночи в непроницаемой для света комнате, сырой и холодной, как склеп и уже сбился со счета, сколько дней и ночей провел в этом безмолвном месте. И откровенно говоря, меня это больше не особенно заботит. Так же, как не заботят меня вечно кровоточащие раны на руках и ногах, которые постоянно воспаляются от соприкосновения с острым ржавым металлом кандалов.
Зная, что дни мои сочтены, я все же поначалу развлекаю себя фантазиями
Но постепенно, с ходом времени, и ненависть выцветает, превращаясь в тупую озлобленность.
Я не знаю день сейчас, или ночь, не знаю сколько прошло времени с последнего суда, где судья окончательно признал меня виновным и мой защитник развел руками, глядя на меня без всякого, впрочем, сожаления.
Я уже был живым мертвецом, когда попался им в руки. Теперь лишь вопрос времени, когда они приведут в исполнение свой бесчестный приговор. С ужасом для себя вынужден признать, что жду, когда все закончится. Жду, когда настанет день, в который меня выведут и закончат мою жизнь.
Время бодрствования я, несмотря на мои неудобства и бесконечно снедавшие мою душу приступы бессильной ярости, сменяющиеся периодами тупого бессильного отчаяния, считал благословенным. Потому что стоило мне забыться сном, когда мое израненное тело уставало бороться и выключало мой тревожный мозг, избавляя меня от бесконечного прокручивания внутри одних и тех же мыслей о несбыточной мести, место этого всего занимала она. Моя истинная.
Она приходит ко мне во сне почти каждую ночь, возрождая картины прошедших дней, заставляя меня трепетать от любви и нежности так, словно сила ее безгранична. Во сне я чувствую, что ее присутствие и ее бесконечная любовь может исцелить любые мои раны, простить любые мои грехи, дать моей душе покой.
И тем страшнее вернуться в реальность.
После сна я еще долго не могу прийти в себя, пытаясь выбросить из головы почти реальные ощущени ее прикосновений, почти реально слышимый моими ушами голос, когда Анна шептала мне слова любви. Простые эпизоды нашей жизни, счастливой жизни, полной любви, жизни до того, как я совершил ошибку и замыслил разыскать тайных жен, терзают меня после пробуждения так, словно это самые страшные кошмары с невообразимыми пытками.
Стоит мне проснуться, я тут же вижу ее лицо, вижу ее слезы, и словно чувствую ее боль, которую причинил ей.
Я сделал все сам. Разрушил все своими руками.
Больше всего в этот момент во мне разгорается подлое желание, чтобы моя сила снова вернулась ко мне, чтобы я смог задавить эти воспоминания, растворить их в бесконечно ярком свечении моих нитей, как делал это раньше, когда видел ее слезы и ее боль.
Но я беспомощен. В теле человека лишенного силы, все, что я могу, это заливаться слезами, ощущая ее боль обиды, как мою собственную, видя теперь, когда я лишен своей силы, всю глубину той раны, что нанес ее чистой душе своими руками. Осознавая,
Сегодня, после пробуждения, боль с такой силой терзает душу, что я подползаю к ведру, гремя цепями и нащупываю его края. Чувствую тошнотворный запах яда, лишившего меня силы.
Может быть, закончить все это прямо сейчас? Может быть выпить столько, сколько влезет и оставить прощальный подарок Салемсу, которого он не ждет?
Они войдут, а здесь лишь мертвец.
— Я погубил тебя, — говорю я, чувствуя, как по щекам текут слезы и падают в ведро.
Голос мой звучит глухо и неестественно, словно тряпка шуршит по камням. Совсем не похоже на голос дракона.
— Может быть смерть это и есть цена, которую я должен заплатить, чтобы искупить свою ошибку?
Стыжусь своих собственных слов, едва они срываются с моих губ. Но мне уже все равно. Мысль о том, что я не смогу больше увидеть ее, не смогу хотя бы объясниться с ней, разрывает сердце на части. Если я сделаю это сейчас, то даже тени надежды не останется. Это навсегда.
Но откуда эта надежда? Я не чувствую даже призрачного присутствия Анны, которое ощущал, когда отправился на ее поиски. И не обманывал ли я себя? Она наверняка мертва. Сама эта мысль словно вонзает в сердце черный нож с зазубренными краями и меня начинает трясти.
Если ее уже нет в живых, то моя смерть не навредит ей. Так зачем длить эту отчаянную агонию? Не лучше ли будет окончить все здесь и сейчас, уйдя достойно? Уйти, не дав радости Салемсу поглумиться надо мной в последний раз перед всем народом?
Дрожащими руками поднимаю ведро и припадаю к его краю.
38
Стоит мне сделать маленький глоток, я замираю. Жажда, которая было утихла, теперь, начинает разъедать меня изнутри, заставляя сделать еще один глоток, а потом еще.
И так закончится моя жизнь? Здесь? Сейчас?
И вдруг какой-то шорох на самом краю сознания останавливает меня, заставив прислушаться.
Открываю глаза, и вижу только привычную черноту.
— Кто здесь?
В ответ я слышу только ритмичное постукивание, требовательное, нетерпеливое.
Это сознание начинает мутиться от яда?
И вдруг я слышу как будто шаги крохотных лапок по стене.
Крысы?
Резко поворачиваюсь в сторону шороха и напрягаю слух до предела.
Я ставлю ведро на пол и поднимаюсь на ноги настолько, насколько позволяют мне цепи.
Шаги маленьких лапок приближаются, пока не останавливаются совсем рядом. Я вглядываюсь в темноту и вдруг вижу два глаза, горящих, словно едва тлеющие угольки.
Мотаю головой, чтобы отбросить наваждение. Но глаза все так же смотрят на меня со стены, словно ожидая чего-то. Я поднимаю руку, чтобы попытаться дотянуться до странного существа, но оно тут же отбегает, шурша по полу.
— Ты рановато, крыса, я еще не сдох. Приходи чуть попозже и приводи друзей, — говорю я с неуместной усмешкой и удивляюсь тому, как болезненно звучит мой собственный голос, который я едва могу узнать.