Измена. Тайный наследник. Том 2
Шрифт:
— Простите, судья Бернс, — разрешите пригласить свидетеля, который подтвердит слова мисс Тайлс и прояснит, каким образом князь Сандерс водил всех за нос, — говорит Сандерс.
— Хорошо, пригласите свидетеля.
— Барон Варвик, пожалуйста, пройдите на трибуну.
На трибуну, сменяя Софию, восходит знакомый мне тонкий длинный человек. Я сжимаю зубы, видя его здесь и понимаю, что это уже серьезно. Если слова простолюдинки Софии можно отбросить, как несущественную ложь, то со словами аристократа так обойтись не получится.
— Пожалуйста, представьтесь и и сообщите, каков род вашей деятельности.
— Я барон Николас
— Скотина…. Он же говорил, что никто не узнает.
Мне хочется вырваться и выдрать долговязому напомаженному подонку кадык. Он отводит глаза, стараясь не смотреть в мою сторону. Правильно делает…
— И какое же отношение вы имеете к этому делу?
— Около четырех месяцев назад князь Сандерс обратился ко мне лично с секретным заказом. Очень специфическим заказом, понимаете ли. Он хотел, чтобы я сшил для его жены платье и вшил в него особые нити, напитанные магической силой. Он представил это, как платье, способное защитить его жену в случае, если на нее будет совершено покушение. И я, по наивности своей, согласился выполнить этот заказ и держать все в тайне. Но князь Зенедир Салемс слишком поздно открыл мне глаза на то, что я натворил на самом деле. Мне еще на этапе создания казался этот проект странным. Почему нити должны были распределяться именно таким образом, и почему основная их часть была сосредоточена на животе, в то время как спина была практически лишена их, как и рукава и остальные части… Отчасти, теперь, когда я знаю, что моя работа помогла изменнику, я чувствую и свою вину. Я должен был быть более бдительным и спросить совета у кого-нибудь. Получается, что на моих руках кровь несчастной Анны Сандерс, которая явилась жертвой в этом ужасном деле.
— Лучше поздно, чем никогда, — говорит Салемс. — Я рад, что вы обратились ко мне. Не вините себя, барон, вы не могли знать, что за мерзавец Каэн Сандерс. Вы всего лишь ответственно и со всем мастерством выполнили свою великолепную работу.
Я вижу, как по щекам барона стекает слеза. Он картинно вытирает ее розовым платком и сокрушенно качает головой.
— И что же на самом деле делали эти нити? — спрашивает судья.
— Они имитировали особые волны силы, которые обычно исходят от новой жизни, зарождающейся во чреве истинной, беременной от дракона. Именно поэтому все мы были введены в заблуждение, — говорит Салемс. Каэн Сандерс сделал это для того, чтобы занять престол, сменив покойного императора. Когда мисс Тайлс родила бы ребенка, он выдал бы его за истинного наследника. Но все пошло не по его плану, когда император удивив всех решил совершить древний ритуал последнего полета. Каэн Сандерс просчитался, считая его слишком старым и дряхлым, чтобы совершить такой полет. И только благодаря этому его обман был раскрыт. Несчастная Анна погибла, разумеется, унеся с собой все безумные надежды изменника Сандерса на то, чтобы занять престол.
На этот раз все вскакивают со своих места и в зале начинается шумное движение, с постепенно нарастающим недовольным ропотом, местами переходящим в недовольные крики, пока зал суда не погружается в оглушительный рев сотен глоток, пытающихся переорать друг друга.
Вот теперь каждый готов растерзать
— Что вы ответите на это? — перекрикивая рев толпы кричит судья Бернс, стуча деревянным молотком, который, похоже, призван утихомирить толпу. Однако толпа и не думает успокаиваться. Похоже, они почуяли запах крови и этот запах пьянит не хуже вина.
Все лица для меня смешиваются в кашу. Зубы, глаза, раскрасневшиеся щеки, пальцы вытянутых вверх рук и надрывающиеся глотки, которых сотни.
— Тишина! Прошу всех соблюдать тишину. Иначе мы не услышим, что хочет сказать подсудимый.
Взгляд мой сам собой выхватывает из толпы лицо софии, которая смотрит на меня не мигая. Ее лицо не выражает ничего, ни радости, ни печали, она только кивает головой, словно восковая фигура с механизмом внутри.
Есть ли у этой женщины душа? Понимает ли она, что натворила?
Гул постепенно затихает и судья повторяет свой вопрос.
— Все это ложь и попытка оболгать мое честное имя. Барон действительно шил платья для моей супруги, но никаких особых заказов я ему не делал, он, должно быть бредит.
— Ваше признание могло бы смягчить приговор, — сладким голосом говорит Салемс, похоже совершенно удовлетворенный ходом разбирательства.
— Мне не в чем признаваться, — говорю я, отчетливо осознавая, что никакие мои слова уже не помогут делу.
Они подготовились превосходо, и в их глазах я уже мертвец. Их интересует теперь только одно, насколько суровым будет наказание.
33
— Слыхал, что сделают с этим драконом изменником? — говорит зеленщик, розовощекий мужик с усердно прилизанными назад черными жиденькими волосами
— Это с которым? — спрашивает его приятель.
— Который отправил собственную жену на смерть, Сандерс. И говорят, что он хотел узурпировать трон а своей женой сделать вдовушку императора.
— Ты больше верь, что говорят. Люди чего только не говорят.
— Я верно тебе говорю. У моей тетки муж служит в имперской концелярии, там слухи ползут во всю. Кое кто из них даже был на суде. Сказали что отрубят башку и дело с концом! !
— Ага, а моя пятилетняя дочурка знакома с самим великим князем-драконом и играет в песочнице с его детишками-драконами. Заврался ты, Амир. Драконов не убивают, это каждому известно.
— Вот увидишь. Дата казни уже назначена и состоится в день коронации нового императора. Соберут весь народ. Хочешь верь, хочешь не верь, а я правду говорю.
— Что-то я сомневаюсь. Дракона ведь нельзя убить, как они собираются отрубить голову тому, кто не боится острой стали? Он просто отрастит голову обратно и все.
— Уж у нового императора-то наверняка есть способ. Говорят, он самый сильный дракон за всю историю.
— Нда-а, не завидую я этому изменнику].
— Говорят, что у него был целый гарем, по женщине на каждый день месяца. Редкостный греховодник. Поделом ему. Мне так только его жену жаль.
Я слушаю разговор зеленщика и его приятеля, надвинув капюшон так, чтобы моего лица не было видно. Они уверены, что я не слышу их, но благодаря своим нитям, стоящие в полсотне метров от меня люди слышны мне так же отчетливо, как если бы я стояла возле прилавка, рядом с которым они судачат. Слушать их одновременно и страшно, потому что они говорят о вещах, которые очевидно касаются меня, и странно, потому что то, что это меня касается, я знаю лишь с чужих слов.