Измена. У тебя есть другая
Шрифт:
Как-то она, попрощавшись, ушла чуть раньше, а потом, за ней — и я.
Вошел в раздевалку, а там — она, обнаженная, порывисто прижала полотенце к груди:
— Ой, кажется, я перепутала раздевалки! — и выронила пушистое полотенце на пол.
Глаза заволокло пеленой, я прижал ее к шкафчикам, впился в губы и овладел ей там же.
Мы стонали, шипели и толкались навстречу друг другу.
После этого она взяла меня за руку и попросила отвезти ее домой.
Я не удержался снова. В машине. Просто натянул ее ртом на себя, и снова не сдержался в ее скромной квартирке,
И потом это стало повторяться регулярно.
Она давала охотно, но при этом так смущалась и повторяла, что я просто бог, по сравнению с ее бывшим парнем: он наделал долгов и сбежал, бедняжка была вынуждена пахать без выходных и постоянно брать подработки. Я не оставил ее в беде: снял квартиру в хорошем районе, дал денег, приодел, начал делать дорогие подарки. Она принимала все и неустанно меня благодарила, дарила ласку, любовь и выслушивала всегда-всегда, не то, что моя жена, которая ворчала лишь о том, как ей плохо или о быте, о детях…
Наша встреча с Машей была случайной, я в этом был убежден до сегодняшнего дня.
Просто не задумывался ни о чем.
Но после слов жены я вдруг задаюсь вопросом: хотела бы Маша выйти из тени?
— Все хорошо, Георг? Ты какой уставший, напряженный. Расслабься, я сделаю тебе приятно… — возвращает меня из воспоминаний теплый голос Маши.
— Ты хотела бы, чтобы я развелся? — прямо спрашиваю я.
Она смущается и отводит взгляд в сторону:
— Я благодарна судьбе за встречу с тобой. Я понимаю, что поступаю плохо и мне временами стыдно… — улыбается слабо, а потом смотрит с жаром. — Но потом ты целуешь меня, и все сомнения тают, от них не остается ни следа. Я благодарна и принимаю все, что есть.
Милая, такая трогательная.
Но я ведь не об этом спросил…
— Если жена обо всем знает, то… — небольшая пауза.
Я внимательно прислушиваюсь, глаза Маши сверкнули:
— Теперь мы больше можем не прятаться?
Глава 7. Она
Я решила не терять время зря и приняться устраивать свою новую, лучшую жизнь без предателя-мужа.
Для этого мне нужно было съехать куда-то.
И съехать не к детям, хоть у них, у каждого, имеется свое отдельное жилье.
Но помощи и поддержки от них ждать не стоит.
Георгий ясно дал понять, что они оба — на его стороне.
Подлец, купил их деньгами и бог знает чем еще!
Поэтому мне пришлось позвонить маме.
Позвонить, наступив на гордость: в такие годы, как у меня, немного стыдно возвращаться в родительский дом. Они уже старенькие, оба на пенсии, и тут я — здравствуйет, потратила всю жизнь впустую на кобеля!
— Мама, я приеду к вам в гости, — говорю я, стараясь не выдать голосом свою тревогу.
— Что-то случилось? — мгновенно настораживается мама.
— С чего ты это взяла?
Я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно, хотя внутри меня бушует ураган эмоций.
— Да так, ничего, — отвечаю я довольно бодро.
Но
— Да что тут говорить! Тебя к нам силком не загонишь, а тут... Случилось что-то! С мужем, никак, поругалась?
— Ты как будто ясновидящая, мам, — я пытаюсь улыбнуться, но выходит натянуто. — Так, что, приехать можно?
— Приезжай, конечно! — вздыхает мама. — Я всегда рада тебя видеть. К тому же мы собрались снимать груши! Будет, кому помочь отцу…
Вот, пожалуйста, та самая причина, по которой никто из нас не спешит приезжать к старикам: они до сих пор возятся с огородом и садом, хоть в этом нет никакой необходимости. Отрицают наемный труд, корячатся сами. Я помню, как-то родители просили помочь им выкопать картошку, так Георгий сам мараться не стал, прислал рабочих.
Родители страшно оскорбились и целых два месяца с нами не разговаривали после этого.
Но делать ничего, придется снимать груши.
И, в очередной раз попытаться уговорить родителей продать старый дом и переехать в квартиру.
— Даже не начинай! — бранится отец, услышав мое предложение. — Если мы с твоей матерью в квартире осядем, сразу сдадим и все болячки вылезут! — отмахивается.
Он расправляет мешок для груш и командует строгим голосом:
— Лезь давай.
Неважно, сколько тебе лет, рядом с родителями всегда чувствуешь себя ребенком. Поэтому я, приставив стремянку, залезаю с ведром, чтобы снять спелые груши с верхней ветки. Именно там, среди густых ветвей и ароматов спелых плодов, меня вдруг нагоняет воспоминанием: как я готовила грушевый пирог, по бабушкиному рецепту, а муж выхватывал горячий противень из моих рук. Он даже не давал пирогу остыть, кромсал его ножом и ел горячим: «Ошшшшень фкушннооо!» — говорил с набитым ртом, а потом он лез меня обнимать и целовать, кружа по кухне.
Мне кажется, что я даже сейчас чувствую этот вкус на своих губах и его горячие, сильные руки.
Мираж кажется настолько реальным, чувствуется, все по-настоящему.
Я встряхиваю головой и вдруг теряю равновесие.
Падаю вниз, больно ударившись головой.
Кажется, у меня настала черная полоса.
Потому что я на ровном месте получила травму: рассекла боковую часть лба, до самого виска. Кожа опухла и пульсирует. Голова раскалывается.
Ни о каком сборе урожая не может быть и речи!
Лежу на диване, прижимая холодный компресс к голове. Но так же чувствую, что это как мертвому — припарка, у меня уже наливается большой синяк.
— Дались тебе эти груши сегодня, — сокрушается мама. — Головой стукнулась!
Отец возражает:
— Может, тогда и мозги на место встанут? А то, ишь, разводиться она надумаал! Дурная голова ногам покоя не дает. Вот она и навернулась!
Я медленно смотрю на родителей по очереди.
— Откуда вы знаете? Как?!
— Внучка звонила, — вздыхает мама. — Предупредила, что ты можешь приехать, вся на нервах. И вскользь намекнула, что причина кроется в отношениях с Георгием нашим, — добавляет тепло, с любовью.