Изменить мир
Шрифт:
В гулкой раздевалке звуки рингтона прозвучали как-то особенно устрашающе, и соседка, подпрыгнув от неожиданности, рявкнула на Алю, риторически вопросив, когда та поставит на телефон более мелодичную композицию вместо «Аwake and alive».
— И чем тебе не нравится? — поинтересовалась Аля, бросая взгляд на экран.
— Ужас! Как можно такое слушать?
— Можно, я же слушаю. Добрый день, Юлия Александровна, — двоюродная бабушка требовала, чтобы Аля называла её только так.
— Добрый. Я слышала, что в вашем… колледже, — в голосе женщины явно слышалась насмешка: она не любила этих новомодных именований, — скоро будет Осенний бал.
—
— Сомневаюсь, что у тебя найдётся подходящий случаю наряд.
— Нет, Юлия Александровна, — ответила Аля, у которой вдруг проснулась сумасшедшая надежда.
— Ещё бы, учитывая вкусы твоей матери.
Аля промолчала, не желая развивать эту тему.
— Жду тебя завтра в шесть вечера. Твоей матери я уже позвонила.
— Да, Юлия Александровна. Спасибо.
— Пока не за что. До завтра.
Юлия Александровна отключилась, и Аля закрыла крышку телефона — к манере бабушки обрывать разговор, не слушая ответной прощальной реплики, она уже привыкла. Что ж, мать будет снова недовольна, и Алю ждут многочасовые нотации, но всё же она была благодарна Юлии Александровне за возможность ухватить кусочек праздника.
Девушка не раз думала, почему между тёткой и племянницей такие напряжённые отношения? Но, ни в разговорах, ни в семейных преданиях или документах ответа так и не нашла. Только Юлия Александровна относилась к матери Али с долей снисходительного презрения, будто та была замешана в чём-то очень неприличном. Так и оказалось: мать ворчала до самой ночи, не прерываясь ни на минуту, и продолжила утром, за завтраком, заметив, что из-за глупости отдельных старых… дам, молодая девушка выйдет в люди совершенно в непотребном виде.
«Интересно, а если бы было можно, она надела бы на меня хиджаб?» — думала Аля, привычно пропуская словесную шелуху мимо ушей.
Зато вечер у двоюродной бабушки с лихвой окупил все неприятные моменты. Юлия Александровна пригласила внучку в гостиную, здесь, среди антикварной мебели, поколениями использующейся в их семье, на оттоманке лежало что-то прозрачно-воздушное изумительного абрикосового оттенка.
— Ну что ж… надевай, посмотрим, что из тебя получится.
Аля робко дотронулась до струящегося шёлка и, подняв на бабушку сияющие глаза, подняла платье. Юлия Александровна застегнула крохотные пуговки, что-то поправила и повернула внучку к зеркалу. Аля робко взглянула и ахнула: на неё смотрела изумительная красавица, если не считать багрового пятна слева. На тонкую фигурку с выразительными формами и изгибами можно было любоваться часами, длинные локоны, которые подняла бабушка заколкой, струились вдоль гибкой спины, скрывая довольно смелый вырез. Изящной формы кисти рук, придерживали длинный подол платья.
— Ой…
— Хороша, — одобрительно заметила Юлия Александровна и надела на шею внучки тонкую цепочку с кулоном в пару к серьгам.
— Ой…
— Вот так и пойдёшь. Я отвезу тебя на бал и заберу оттуда в девять вечера. Переночуешь у меня, твоя мать поставлена в известность. Я жду тебя пятнадцатого в четыре пополудни.
— Да, Юлия Александровна. Спасибо! Большое спасибо!
— Благодарить будешь после, — ответила старая леди. — Раздевайся.
— Да, конечно…
— Положишь так же, как лежало. Как переоденешься, приходи на кухню, будем пить чай.
— Да, спасибо большое!
Аля аккуратно разложила на оттоманке платье и, не удержавшись, снова погладила нежный шёлк. Это просто чудо, что
***
На низком ложе среди сбитых простыней сплетались двое, верхний мужчина, склонялся к младшему, касаясь его быстрыми лёгкими поцелуями, в то время как сам двигался сильно, мощно, делясь и получая наслаждение. Спина блестела каплями пота, мокрые волосы прилипли небрежными завитками, крепкие руки удерживали тело на весу, не мешая любовнику получать удовольствие. Карие глаза смотрели с теплотой и любовью, а младший тянулся к нему, встречал сиянием счастливых глаз, облизывал губы, сжимая их время от времени, словно сдерживая стоны.
— Ох… — тихий вскрик сквозь стиснутые зубы вырвался лишь в тот миг, когда старший замер… — Спасибо тебе…
— И тебе, милый мой… — по губам старшего скользнула печальная улыбка, затуманившая тоской его глаза. — И тебе…
Мужчина опустился на смятые простыни и привлёк к себе любимого, прошептал:
— Всё хорошо, милый мой, всё хорошо… — и добавил чуть слышно: — главное, чтобы ОНА не узнала…
________________
* Skillet – «Sometimes».
Звучит очень даже замечательно, не хочешь – проснёшься.
** понятия не имею, изучают это или нет, просто нашла название в интернете.
========== глава 3 ==========
Стены обтянуты золотисто-жёлтой тканью, на креслах, диванчиках и пуфиках она чуть темнее, но в тон и с похожим рисунком, портьеры, белоснежные с тонкими золотыми вертикальными полосками, освежают покои. Лёгкий ветерок из приоткрытого окна колышет их, заставляя вспыхивать сверкающими искрами. Всё вместе очень напоминает дворцовые интерьеры — такие охотно фотографируют туристы. Но в этой комнате явно живут: на столе остатки ужина, надкусанный фрукт лежит на блюдце, розовеет вино в бокале. В кресле с удобной спинкой сидит молодая женщина, и, приглядевшись, Аля узнаёт в ней ту, что занималась любовью сразу с двумя мужчинами. Сейчас один из них стоит за спиной незнакомки и смотрит на второго, коленопреклоненного. Женщина что-то говорит и, судя по всему, это не очень хорошее — раз второй мужчина склоняет голову всё ниже и ниже. И почему-то не возражает, когда та, взяв плеть, обрушивает её на обнажённые плечи. Он даже не вздрагивает — замирает, а тот, что стоит за креслом смотрит на него с тревогой и сочувствием.
Картинка движется, искажается, плывёт, но яркая алая полоса на сильной спине не меняется, словно это самое главное, что нужно увидеть. И…
— Аля, я же просила тебя сегодня встать раньше!
— Прости, мама.
— Поднимайся, на рынок нужно ходить до девяти часов, только тогда мы сможем купить всё самое лучшее и свежее…
«Угу, а просрочку ты приобретёшь в магазине…»
— А раз ты проспала, то завтракать уже не будешь. Я не намерена ждать, пока ты набьёшь свою утробу.
«Уж кто бы сомневался!»
Утро было на редкость неприятным даже для середины осени: промозгло, сыро и с ледяным ветром, от которого не спасала довольно лёгкая курточка. Зимнюю Але позволяли надевать, когда на улице температура подходила к минус десяти, не раньше: мать говорила, что закаливание верный путь к здоровью. Хорошо было лишь то, что лужи и грязь подмёрзли за ночь и хотя бы не расползались под ногами чавкающими ошмётками. Из припаркованной машины доносились натужно-весёлые голоса, словно поющие пытались убедить себя и других, что им ужас как хорошо.