Изнанка желаний
Шрифт:
— Пара моментов, прежде чем я уйду. Во-первых, если снова замечу, что ты охотишься на моей территории — прибью. Во-вторых, если начнёшь трепать языком в Фасаде, рассказывая кому ни попадя о новых силах… потащишься на телевидение, запилишь блог о том, что научилась магии, запишешь ролики… тебя найдут. И будут убивать — долго, очень долго. Если же проговорится кукла, которой ты доверила тайну Изнанки, то прикончат и её. Вместе со всеми родственниками, друзьями и знакомыми. Просто на всякий случай. Ничего личного. Это ведь секрет не только девочек-волшебниц. А тех, кто
Она подмигнула — легкомысленный жест не вязался с угрозой, которой сочились её слова.
А куклами, похоже, звали обычных людей. Не владеющих магией.
— Боже ж ты мой… Да поняла я уже, что в полной заднице! Незачем нагнетать!
— А вот это ты брось, — посерьёзнела Рита.
— Что именно? Уныние?
— Не мели чепухи. Ты крещёная?
Когда-то давно, в другой жизни, бабка притащила меня в церковь, где под песнопения меня сунули головой в купель. Это не сделало меня истинной верующей. Однако на шею мне нацепили крестик, который я исправно носила ради бабки — уж очень она расстраивалась, если я снимала его. После её смерти крестик я стащила, и он тут же куда-то завалился. Но, наверное, в вопросах религии эти подробности значения не имели.
Я кивнула.
— Больше нет. Всё, уехал поезд. Выбралась ты из-под юрисдикции Христа, с чем тебя и поздравляю.
Для того, кто поздравлял, звучала Рита подозрительно грустно.
— Э-э-э… Бог что, существует?
— Много кто существует. Но для тебя это больше не имеет значения. Для тебя, для меня, для всех волшебниц. Нам обеспечено восхитительное ничто. Пустота. Атеистический идеал в сугубо, мать его, теистическом[1] мире.
[1] Теизм (др, — греч. — бог) — в широком смысле теизм — вера в существование бога или богов; в узком смысле теизм — религиозно-философское мировоззрение, утверждающее: монотеистический Бог существует; он создал мир, и он продолжает в нём свою активность.
— В каком это смысле?
Девушка не ответила. Передёрнула плечами и сказала:
— Колечко не потеряй. Оно для тебя — всё.
Затем перехватила Бехемота за шкирку и преувеличенно жизнерадостным тоном обратилась к нему:
— А с тобой мы обстоятельно побеседуем. Расскажешь мне, как примусы починять.
— Как же меня тошнит от этого сравнения…
— Если тошнит, значит, ты жив! Чего ж ещё желать? М?.. И не отворачивай морду, когда я с тобой разговариваю! Ты мне обстоятельно доложишь, где нашёл брешь в защите базы миритриток.
— Они её наверняка заделали…
— Судить об этом буду я, — встряхнула Бехемота девушка, и с её запястья на демона посыпались искры.
Он жалобно замяукал, а волшебница захихикала.
А я тем временем старалась переварить новость о том, что христиане поклонялись реально существующему богу. Идею того, что у меня больше нет ни рая, ни ада, а только чёрное-пречёрное ничто, я задвинула в дальний ящик.
Уж больно страшной она казалась. Когда знаешь наверняка, что после смерти ничего не будет, мир начинает видеться иначе. Даже отъявленные атеисты лишь предполагали.
Риту мой наклёвывавшийся экзистенциальный кризис не волновал. Она зашагала к тротуару, словно начисто позабыв обо мне.
— Погоди!
Девушка обернулась, обожгла меня гримаской нетерпения.
— Чего тебе ещё?
— Ты отпустишь его?
— Кого?
— Бехемота. Отпустишь его после того, как выжмешь из него всё нужное?
— Наверное. Если он будет умным мальчиком и не разозлит меня.
Я скрипнула зубами.
— Но он демон. Зло. Он хотел сожрать меня. Разве волшебницы не призываются для того, чтобы бороться со злом?
Критический взор Риты ощупал изрядно струхнувшего кота.
— Ну, он милый, — заключила она, — Пушистый. И блох нет, они на демонах не водятся. А что до зла… Бехемот — это просто мелочь. Порой раздражающая, однако, в сущности, безобидная. Если доживёшь до того, чтобы увидеть Гнездо, поймёшь, какой он лапочка. Миритритки бы его убили, а я не вижу в нём вреда для себя и для кукол. Их он не кушает. Да, Бехемотик? Ты кушаешь только дурочек, захотевших лёгкой силы?
Вот я и дожила до момента, когда девочка-волшебница, сюсюкающая с опасным демоном, не пробудила во мне удивления. Лишь злость на Риту. Ничего, сочтёмся ещё. И за то, как она со мной обошлась, и за милосердие к всяким тварям. Освоюсь немного, и мы поговорим уже на моих условиях.
А расслабившегося Бехемота подпалил вихрь пламени. Он забился в объятиях Риты, которая огонь игнорировала напрочь.
— Ты ведь, мразь такая, не будешь больше воровать печати? Да? Не будешь?
— Не-е-ет! — заверещал демон. Он корчился в судорогах.
— Славненько.
Сложно передать, что я чувствовала, глядя на его мучения.
Удовлетворение от того, что мой обидчик пострадал. Серьёзную опаску из-за садистских наклонностей Риты, приправленных отчётливой пироманией. Сочувствие к страданиям живого существа.
Последнее было излишним. Или нет? Должны ли девочки-волшебницы прощать?
А Рита, закончив с пыткой, вытряхнула кота как коврик, отчего на асфальт посыпался пепел от сожжённой шерсти. Видок у Бехемота был преотвратный. Проплешины и язвенные ожоги его совсем не красили.
Огненная волшебница убедилась, что демон выжил, и ускакала за угол многоэтажки. Я осталась одна.
И вспомнила, что не спросила девчушку, как выбраться из безлюдной реальности, в которую меня перенёс Бехемот.
Тут бы обругать себя, но я устала. Устала думать. Устала от новых впечатлений.
И потому поплелась в сторону дома. Пусть квартире каюк, лучше быть в знакомых руинах, чем посреди улицы.
Нашлось ещё одно отличие Изнанки от Фасада. Кое-где — на газонах, среди деревьев, под фонарными столбами — росли длинные, похожие на водоросли растения с полупрозрачными листьями и стеблями. В них клубился сероватый дымок. Я стала обходить поросль, когда заметила, что она тянется ко мне.
Стены домов пятнали уродливые кляксы призрачного мха.