Изнанка
Шрифт:
Бомж побродил туда-сюда и снова взгромоздился на нары, как на насест.
– Чудной ты какой-то.
– Какой есть.
– Вроде на подсадного-то не похож. Н-да...
Они помолчали. Наконец Рысцов сказал:
– Расскажи о городах на траве.
Бомж нахохлился пуще прежнего. Важно скуксил заросшую физиономию.
– Тут дело какое... – Он осекся и заулыбался: – Ей-богу, прям как с дитятей по букварю... В Центрах-то сейчас, перед тем как под агрегат положить, ликбез проводят. В обязательном порядке... Ну да ладно, слушай, а что не поймешь – вопрошай. Только
– Ну?
– Если все ж надумаешь сегодня, до того как тебя из сна вышвырнет, слинять отседова, то меня с собой возьмешь. Договорились?
Валера снова пожал плечами:
– Хорошо.
– Трава растет на асфальте, – начал бомжик, снова раскуривая сантиметровый чинарик. – Ну... не только на асфальте, конечно. Вообще – в городах. На улицах, площадях, в переходах... Везде, куда солнечный свет попадает...
– А на перилах и крышах – тоже? – уточнил Рысцов.
– Нет, только на земле... – Старикан, подбирая слова, повертел окурком перед собой. Словно руны выводил. – Ну... как бы тебе объяснить... Короче, где ногами ходишь, во!
– По крыше тоже можно ходить...
– Тьфу ты! Не перебивай!
– Молчу, молчу.
– Так вот, где солнышко есть, там и растет, значит...
– Стоп! – Валера подошел к замысловатому световому узору на полу камеры. – А почему в таком случае здесь не растет?
– Я ее дней десять назад вытоптал.
– И ни одного ростка за неделю с лишком? – усомнился Рысцов.
– Так никто ж не посадил! – всплеснул когтями бомжик. Мол, как же можно не понимать таких простых аксиом?
– То есть, – выгнул бровь Валера, – чтобы трава росла, ее нужно посадить?
Бомж посмотрел на него, как на конченого кретина.
– Ну да, правильно, – смутился он. – Давай дальше рассказывай...
– В общем, когда человек попадает в Город на траве, не важно какой – их же тысячи в эсе, все те, которые «черной чумой» в реальности заражены – его поселяют в свободную квартиру, благо с этим проблем нет. А опосля – распределяют...
– Куда?
– Не куда, а как. Согласно его образованию, возрасту и категории. Если ты, допустим, университет окончил, не старше тридцати пяти и сшиз, то пойдешь на контору работать. Патрульным или какой-нибудь штабной крысой – это от категории зависит. А если ты старикан с тремя классами образования или, положим, ребенок от семи до четырнадцати годков – то дорога тебе заказана на мельницу...
– Это что?
– Да погодь... Объясню все щас. Если молодой, но без образования и категория не сильная или вовсе нет ее, то два варианта: либо в саженцы, либо в ходоки распределят. А дальше все зависит от того, как работаешь. В табели все учитывается – можешь, будучи неучем, дослужиться и до конторщика с привилегиями. Антибачи дадут...
– Что дадут?
– Антибачи. Ботинки такие навороченные. Ты должен был видеть – конторщики в такие обуты. В них можно ходить по траве, не вытаптывая ее.
Рысцов вспомнил «горнолыжные» чудища на ногах мента-гиббона. Поморщился. Ну и кретины, придумать ведь такую ахинею надо! И термин какой-то дурацкий: антибачи. Назвали бы уж как-нибудь попроще:
– А еще какие-нибудь профессии есть? – спросил он, усмехнувшись своим мыслям.
Бомж крякнул:
– Никаких больше и нет, глупый! Зачем?
– Как «зачем»?... – растерялся Валера. – А жратву где брать, жизнь как благоустраивать, да мало ли еще чего! Трубу, допустим, у меня в сортире прорвало...
– Не прорывает тут труб, – горько усмехнулся старикан. – И еды навалом в магазинах. И тепло всегда, и воздух чистый, и никогда у тебя здесь не сломается карандаш. А через полмесяца и вовсе забудешь, что когда-то умел рисовать или сочинять стихи. Так-то.
– Но ведь полно корыстных, злых и жадных людей! Маньяков, наконец! – воскликнул Рысцов. – С таким укладом преступность же все тут захлестнуть должна. Коррупция, геноцид, да все, что угодно!
– То-то и оно, что нет. Довольны в основном люди. А на недовольных и несогласных управа всегда найдется. Либо в кутузку, как меня, либо в изнанку – это кто поопасней. На то и создана контора Справедливости... Все на своем месте.
Бомж замолчал, совершив мышцами лба загадочные сокращения.
– Что же получается, – озадаченно произнес Валера, – четыре рода деятельности всего?
– А куда больше? – мерзко ощерился старикан, сплюнув на пол. – Конторщик, мельник, саженец и ходок. Баста.
– Ну с конторщиками понятно – это вроде ментов и вообще... власти. А остальные?
– А вот щас по порядочку и растолкую. Траву сажать надо? Надо.
– Зачем? – мигом перебил Рысцов, присаживаясь на корточки. Ну прям урка со стажем...
Старикан вновь одарил его терпеливым взглядом психиатра.
– Нет здесь такого слова. Если каждый встречный станет задаваться этим вопросом, система развалится. А людишкам надоел беспорядок, и в глубине души они чуют, видать, что уменьшение количества вопросительных знаков в мыслительных потугах прямо пропорционально влияет на уровень путаницы и хаоса. Меньше кривых нейронов – больше порядка.
Валера аж в ухе поковырял незабинтованным мизинцем – настолько не стыковались услышанные домыслы с внешним видом бомжика. А уж с запахом – тем паче. В пору хоть степень по социологии выдать ему.
– Я кандидатом наук был, – отвечая на красноречивый взгляд Рысцова, проворчал бомж. – Философских. Считался, между прочим, не последним человеком на кафедре... А вот на поверку оказалось, что ума-то не хватает: поперся, старый идиот, в Центр, поглядеть хотел, что там... за планкой реальности, на следующем витке развития цивилизации.
– Да... – пробормотал Валера. – Лучше уж – витраж вдребезги, и с одиннадцатого этажа...
– С какого еще этажа? – рассеянно спросил пропитанный вонью кандидат наук. – Теперь, если в Городе на траве самоубийством покончил, то и в реальности кирдык тебе. Только контора Справедливости не очень-то поощряет это дело. Оно и понятно, ты тут вены в ванночке порешил, а в Центре – трупик. Убирать кто будет? Хотя, как ни странно, процент суицидников очень невысок. – Он помолчал, энергично поскреб когтем темечко.