Изнанка

Бялко Александр Андреевич

– Пришел в себя? – спросил невидимый голос.

– Вроде да, – ответил ему другой, знакомый голос.

– Вы кто? – спросил Паша.

– Ты нас узнаешь по голосам. Надо поговорить.

– А что, другого места не нашлось?

– А чем тебе здесь не нравится? Хорошее место, – это был голос Леонарда Апполинариевича Януковича, ведущего «Леса чудес».

– Это вы?

– Я, а кто же еще!

– А вы-то какое отношение к этому всему имеете?

– А у кого Веткин на даче отсиживался? У нас дома

рядом.

– Давай к делу, а то все замерзнем.

– Вас много? – спросил Паша.

– Больше, чем ты думаешь.

– Да я и не думаю.

– Так вот, Паша. У тебя большой выбор. Или ты занимаешься самым прекрасным делом на свете – телевидением, или можешь сделать шаг в бездну, – этот голос Паша тоже узнал, он был похож на голос Кускусева.

– Саша, это ты?

– Я, и послушай людей, я тебя прошу.

– Может, я выпил лишнего, не пойму, о чем вы? – Паша попытался прикинуться дурачком.

– А я подскажу. О Веткине.

– Ну почему обо мне, – произнес голос самого Веткина.

– Стасик, так ты жив, и это тебя я видел у дома на Кузнечной улице! Господи, кто-то мне сегодня же говорил, что мертвые тоже ходят на эту церемонию.

– Я и говорил, – раздался голос режиссера церемонии Леши.

– Боже, так вы все за одно? – догадался Парамон. Тут ему стало по-настоящему плохо. – Вы все знали? И столько времени морочите всему миру голову.

– Это наша работа, – наверное, это был голос Володи Коханова.

– Тогда у меня последнее желание. Я расскажу, как все было, а если что не так, поправьте.

– Валяй, но покороче, – согласился чей-то голос.

– А почему желание последнее? Ты что, уже для себя решил?

– Рассказываю. Клязьменский стал просить много денег. Это он был на Дне прессы в Кремле 13 января. Я и сам обознался. Понял только сейчас, почему Стас меня не узнал: это был не он. Значит, Клязьменский стал много просить?

– Нет, он же был сумасшедший. Помешан на телевидении.

– Как и вы все.

– А парень не дурак! – рассмеялся чей-то голос.

– Нет, – это был голос Веткина. – Он хотел везде ходить вместо меня. Самому решать, куда ему идти, а куда – мне. В тот день он встретил меня в подъезде и стал требовать, чтобы он пошел к женщинам на Восьмое марта. А я сам хотел.

– Бабник ты, Стасик, говорил я тебе: женщины до добра не доведут.

– Тот ни в какую. Я же не знал, что он на голову больной! Я ему и денег принес.

– Тысячу баксов?

– Да, как договаривались, тысячу баксов. Встретил я его как-то во Владимире. Сразу узнал себя. Он-то о себе даже не подозревал ничего такого, без усов и без очков его никто за меня и не принимал.

– Вот почему ты в гробу с очками лежал.

– Очки, кстати, были его – с простыми стеклами. Свои-то я в той драке уронил и разбил. Потом я все боялся,

что кто-нибудь по очкам догадается.

– Вернемся к двойнику, дублю.

– Мне показалось интересно иметь двойника. Как раз тогда меня всякий официоз административный начал давить. А я этого не люблю.

– «Понедельник начинается в субботу» начитался!

– И это ты знаешь! Так вот, в тот день он встретил меня в подъезде и стал требовать приглашение на Восьмое марта.

– Вот это? – Паша достал из пиджака приглашение и поднял в руке.

– Парамон, мы ведь голоса, а не глаза. Лучше продолжим разговор.

– Продолжаю. У тебя случайно оказался пистолет. Понятно, почему свидетели путались, когда Веткин домой пришел. Там два Веткина было. И ты решил одного сократить.

– Не так это было! После скандала он достал нож и бросился на меня. Поранил руку, потекла кровь. Толоко тогда я и достал пистолет, попугать. Пистолет случайно купил, когда деньги появились, чешский. У меня в Праге много друзей. Я ведь тогда всякое барахло покупал – денег никогда в жизни не было, а как появились, так меня и понесло. А тут еще покушением пугали.

– А он, псих, лезет и лезет с ножом, – вставил Паша.

– Я тебе, Паша, честно скажу: это был несчастный случай. У этого пистолета переключатель на предохранитель не в ту сторону, как у нашего Макарова. Я думал, пистолет на предохранителе, а он дал очередь. И наповал.

– Ты сверху стрелял, когда поднимался в квартиру? Хотел убежать?

– А ты и вправду все знаешь. Стрелял с лестницы, но это было нечаянно!

– Тебя бы оправдали, это же необходимая оборона, зачем все это было надо?

– Не сообразил от страха. Побежал домой.

– Так когда милиция и скорая приехали, ты дома сидел?

– Конечно, и руку бинтовал. Сильно он меня поранил. Кровь никак остановить не мог. Меланья позвонила в милицию, а чего говорить – от волнения не знает. Я говорю, скажи: убили Веткина, – сразу приедут. Она так и сказала. А потом поздно было.

– Понятно, зачем она пол на лестнице мыла.

– Конечно, капли крови вели прямо в квартиру. Только мы тогда ничего не соображали, думали, установят, что это кровь другого человека по ДНК.

– Поэтому она и показания давала у Пересовского в офисе. Дома ведь ты сидел.

– Да, все так и было. Сидел, свои похороны смотрел.

– Ну и как тебе? Я ведь сам там был и плакал.

– Ну прости, Паша, по-другому было нельзя. Пусть меня бы и оправдали, но это бы мне всю жизнь отравило. Пусть уж так: с друзьями общаюсь, в проектах участвую – живу значит. – Голос замолчал ненадолго. – Только телевидение – это жизнь.

Паше стало опять плохо, сознание уходило. Последнее, что он видел, – кружащееся московское небо над головой.