Изобретение велосипеда
Шрифт:
— Костик! — наконец сказала Инна. — Я тебя не люблю… Я не виновата… И ты это знаешь…
Костя подумал, что, пожалуй, самое лучшее сейчас повесить трубку, написать на стене: «Инна — дрянь!» — и уйти, но не мог он повесить трубку, не мог он не слышать её голоса.
— Инна! — сказал Костя. — Ты хорошо меня слышишь, Инна?
— Хорошо…
— Подожди, я тоже соберусь с силами, ладно?
— Ладно…
— Иди ты… Инна! — проорал Костя в трубку и с яростью посадил её на рычаг. Он действительно собрался с силами. Аппарат застонал, внутри его что-то металлически запротестовало.
«Хорошо, — подумал Костя, — что я звоню ей не
Этот разговор происходил в воскресенье днём, в то самое время, когда Гектор Садофьев мчался на такси в сторону Академии художеств, а рядом с ним на сиденье сидел, высунув язык, Карай.
Костя вышел из будки, весело насвистывая. Он вдруг вспомнил, что его дома ждёт не дождётся замечательный учебник «История Древнего Востока». Костя подумал, что всё чепуха в сравнении с Древним Востоком. Костя собирался поступать в университет на восточный факультет, изучать древние языки, стать специалистом по истории, обычаям и культуре мёртвых ныне стран. Костя шёл по улице и старался не думать, совершенно не думать об Инне. Приходили на помощь калейдоскопы азиатских базаров и караваны верблюдов. Осеняли Костю финиковые пальмы, утешали Костю моложавые шейхи в чалмах, украшенных рубинами. Для Кости плескались в гаремах фонтаны. Танцевали обнажённые гибкие женщины. По мановению Костиной руки другие женщины в паранджах стелили на пол ковры, ставили на низкие столики носатые инкрустированные кувшинчики, приносили чеканные ножны и кривые блестящие сабли. Белые скакуны горячились у выхода из шатра. Бородатые мудрецы водили пальцами по книгам, исписанным непонятными волнистыми буквами…
— Почему ты хочешь поступать именно на восточный? — постоянно удивлялась мать. — Мне кажется, это твоё увлечение быстро пройдёт, через месяц тебе станет скучно. Ты начнёшь жалеть…
— Мне никогда не станет скучно, — отвечал Костя. — Верь мне, я стану великим востоковедом! Просто ничего другого мне в жизни не остаётся…
— Очередной комплекс? — качала головой мать.
— Ты сама в этом виновата! — говорил Костя. — Посмотри на меня — рост маленький, физиономия отвратительная, ещё эта прядь седая!
— Ты сам не знаешь, чего хочешь! — качала головой мать.
— Почему? — возражал Костя. — Знаю. И время, которое мои сверстники тратят на гулянки-танцы-девушек, я как ты можешь заметить, трачу на изучение Древнего Востока…
— А вот этого я что-то не замечаю, — говорила мать.
— Понимаешь, Древний Восток для меня и вино, и девушка, и танец.
— Ты всё придуриваешься, придуриваешься. Неужели не надоело? — спрашивала мать.
— Молчи, мама, — отвечал Костя. — Ты родила великого востоковеда, ты оказала услугу человечеству.
Мать уходила в другую комнату.
После телефонного разговора с Инной Костя вернулся домой, пообедал, потом сел в троллейбус и поехал в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина.
38
Александр Петрович и Татьяна Михайловна Садофьевы остановились ночевать в кемпинге, не доезжая километров двухсот до Риги. В кемпинг их поманил знак-указатель — ложка с вилкой и синяя тарелка, где было написано очень сложное латышское название озера.
Татьяна Михайловна и Александр Петрович поселились в хорошем двухместном номере
Александр Петрович оглядел комнату, крепко потрогал рукой письменный стол (стол не качнулся, а такие столы Александр Петрович уважал), потом посмотрел на часы. Спать было рано. Александр Петрович сел за стол, положил на полированную поверхность ладони. Дерево было тёплым. «А где бумага? — невесело подумал Александр Петрович. — Где гусиное перо? Как всё-таки хорошо быть поэтом! Тогда письменный стол не нужен… Тогда вид его не вызывает угрызений совести…»
— Ты идёшь? — услышал Александр Петрович голос жены.
— Куда?
— Господи! Ужинать!
— Иду! — ответил Александр Петрович.
Ресторан находился внизу. Там горели свечи. Стены были украшены чеканкой. Суровые длинноволосые девушки возлагали венок из ромашек на голову коленопреклонённого героя. Рядом в густой траве лежал меч.
Александр Петрович неожиданно заказал бутылку коньяка.
— Зачем? — укоризненно посмотрела на него жена.
— Ладно, ладно, — сказал Александр Петрович. — А знаешь, за что мы будем пить сегодня?
— Понятия не имею!
— Мы будем пить за нашего сына… За то, что он вырос.
— Почему тебя вдруг стал волновать наш сын?
— Должно же было это когда-нибудь произойти…
— Неправда! Что случилось?
— Я ходил в школу на комсомольское собрание.
— Тебя вызывали?
— Нет. Скорее пригласили. Гектор там ни при чём…
— А что за собрание?
— Благовещенский прогулял.
— И всё-таки, — сказала Татьяна Михайловна, — за Гектора уместнее было бы пить, когда он сдаст экзамены за десятилетку, а ещё лучше после экзаменов в университет. Три месяца назад ещё я тебе говорила, что со мной в Пушкинском Доме работает жена заведующего кафедрой русской литературы. Я думаю, нам следует пригласить её с мужем к себе. Вот тогда бы ты мог выпить с чистой совестью…
— А сейчас я буду пить с грязной совестью?
— Прекрати!
— Ну, приглашай, приглашай. Только профессор наверняка не пьёт.
— Танька жаловалась, что пьёт. Старый, а всё равно пьёт…
— А Танька?
— Что Танька?
— Танька молодая?
— Ах, вот что тебя волнует…
— Давай пригласим одну Таньку?
— Когда их звать?
— Ты же знаешь, через неделю я уезжаю.
— Мог бы и подождать. Не понимаю, чего ты так рвёшься в своё Неелово?
— Хотилово, — улыбнулся Александр Петрович.
— Всё равно, — ответила жена.
— Если ты считаешь, что моё присутствие необходимо, я приеду на пару дней…
Татьяна Михайловна сердито смотрела на мужа.
— Мне кажется, — медленно сказала она, — тебя не очень-то волнует, поступит он или нет…
— Но согласись, его это должно волновать чуть больше, — ответил Александр Петрович.
— Он обязательно должен поступить! В конце концов, это наш родительский долг!
— Родительский долг — понятие растяжимое, — усмехнулся Александр Петрович. — Надо дождаться, чтобы ребёнок получил диплом, женился, потом надо будет купить ему квартиру… Внуки пойдут, кто будет нянчить? И всё это родительский долг…