Израненное сердце
Шрифт:
– Ах! – вздыхает Дюкули, кладя нож на стол. – На тебя всегда можно положиться, Данте.
Обращаясь к своим людям, он велит:
– Уберите это куда-нибудь, где не найдут уборщицы.
Я прочищаю горло, чтобы напомнить о такой мелочи, как оплата.
– Да, разумеется, – говорит министр. Из того же нагрудного кармана он достает бархатный мешочек и передает его мне. Я высыпаю алмазы себе на ладонь.
У меня с собой ювелирная лупа, но я и без нее вижу, что Дюкули держит меня за идиота.
Алмазы мутные и мелкие. Их размеры и количество
– Что это? – спрашиваю я.
– О чем ты? – рычит Дюкули, разыгрывая непонимание. Но он не очень хороший актер.
– Эти алмазы – дерьмо, – говорю я.
Дюкули багровеет. Он насупливает свои и без того низкие брови, и я едва могу различить под ними блеск его глаз.
– Следи за словами, Данте.
– Разумеется, – отвечаю я, наклоняясь в своем кресле вперед и вперяя в него взгляд. – Позволь я перефразирую это самым уважительным способом. Заплати мне то, что должен, гребаный ты проходимец.
Дородный телохранитель хватает один из «глоков» и направляет его прямо мне в лицо. Я и бровью не веду.
– Ты серьезно собираешься застрелить меня посреди отеля «Дрейк»? – уточняю я у Дюкули.
Тот фыркает.
– У меня дипломатический иммунитет, друг мой. Я могу застрелить тебя хоть на пороге отдела полиции.
– У тебя нет иммунитета против мафии. Или ты забыл, что мой отец – глава чикагского филиала?
– О да, Энзо Галло. – Дюкули кивает, и его лицо медленно расплывается в улыбке. – Очень могущественный человек. Во всяком случае, был… Я слыхал, что он потерял хватку со смертью жены. Это была твоя мать или тебя родила какая-то другая шлюха?
Моя мать умерла пять лет назад. Но не было и дня, когда бы я о ней не думал.
Ярость выплескивается из меня, словно кипящее масло, наполняя мои вены.
Я мгновенно хватаю со стола серебряный ножик и всаживаю его сбоку в шею Дюкули. Я втыкаю его так глубоко, что половина рукоятки исчезает вместе с лезвием.
Дюкули хлопает ладонью по ране, выпучив глаза, его рот беззвучно открывается и закрывается, как у рыбы, вытащенной из воды.
Я слышу «щелк-щелк-щелк», когда дородный охранник пытается выстрелить мне в спину. «Глок» стреляет вхолостую. Я не настолько глуп, чтобы приносить на сделку заряженное оружие.
Однако я не сомневаюсь, что в пистолетах под их пиджаками пуль достаточно.
Так что я разворачиваю Дюкули, используя его тело как живой щит. Мне приходится согнуться – министр куда ниже меня.
И действительно, Хвостатый уже достал свой пистолет. Он делает шесть быстрых выстрелов подряд, простреливая грудь и выпирающий живот своего босса. Он знает, что Дюкули уже мертв, – теперь охранником движет месть.
Что ж, как и мной.
Эти ублюдки пытались меня обокрасть. Они оскорбили мою семью.
Так же, как командир ответственен за действия своих солдат, солдаты заплатят за слова своего босса. Я им бошки поотрываю.
Но
Так что, вместо того чтобы вступать в бой, я бегу к окну, таща за собой, как щит, обмякшее тело Дюкули. Я ныряю в раскрытое окно, разворачивая корпус, чтобы пролезть. Отверстие очень узкое, и мне едва это удается – только за счет инерции.
Лечу вниз все четыре этажа, наблюдая, как небо и тротуар меняются местами.
И врезаюсь в навес.
Брезентовый каркас не был рассчитан на то, чтобы выдержать 220 фунтов стремительно падающей массы. Ткань рвется, и распорки рушатся, заключая меня в кокон из обломков.
Я сильно ударяюсь о землю. Достаточно сильно, чтобы выбить из легких весь воздух, но чертовски слабее, чем могло бы быть.
И все же я оглушен. Мне требуется минута, чтобы в голове прояснилось. Я размахиваю руками, пытаясь выпутаться из этой кучи малы.
Подняв взгляд на окно, я вижу, как дородный охранник смотрит прямо на меня. Не сомневаюсь, что он хотел бы пальнуть в меня пару раз. Здоровяка останавливает лишь то, что его дипломатический иммунитет закончился со смертью его босса.
И тут я вижу, как из-за угла выбегает Хвостатый. Он сбежал вниз по четырем лестничным пролетам со скоростью гребаного олимпийца. Глядя, как он несется ко мне, я размышляю, следует ли мне задушить его голыми руками или превратить его лицо в кашу.
Затем я вижу, как ко мне устремляется с десяток служащих отеля и гостей мероприятия, и вспоминаю, что, падая, наделал чертовски много шума. Кто-нибудь уже наверняка вызвал полицию.
Так что я решаю не ввязываться в драку, а найти вместо этого ближайший автомобиль с заведенным двигателем. Я замечаю стоящий у обочины черный «бенц». Водительское кресло пустует, но фары горят.
Идеально.
Я рывком открываю дверь и сажусь на переднее сиденье.
Заводя машину, я успеваю мельком увидеть сквозь пассажирское окно разъяренное лицо Хвостатого. Мужчина так зол, что ему насрать на свидетелей – охранник тянется за пистолетом.
Выжимая педаль газа, я салютую ему на прощание.
Мотор ревет, и машина срывается с места, словно скаковая лошадь, выпущенная из стойла. «Бенц», может, и выглядит как неповоротливое судно, но под капотом у него скрыт приличный двигатель.
Моему брату Неро это бы понравилось. Он одержим автомобилями. Пацан оценил бы управляемость и мягкое кожаное сиденье, которое словно подстраивается под мое тело.
В салоне пахнет кожей, виски и чем-то еще… чем-то сладким и теплым. Словно сандал и шафран.
Я гоню по Оук-стрит, когда замечаю в зеркале заднего вида лицо. Это пугает меня так сильно, что я резко выворачиваю руль влево, чуть не врезаясь в автобус, движущийся в противоположном направлении. Чтобы вернуться на полосу, мне приходится дернуть руль вправо, поэтому машину несколько раз мотает туда-сюда, прежде чем мне удается вновь выровнять движение.