Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
— А у нас ставят башмак к очагу… во всяком случае, некоторые люди так делают. Я — нет.
— А почему вы не ставите свой башмачок?
— Потому что об этом вспомнит только одна Нуну. А знаете, что можно выставить много башмаков.
— Нет, расскажите мне.
— Ну, слушайте. Накануне Рождества, когда вы возвращаетесь после полуночной мессы, надо поставить свои башмаки вокруг очага и потом идти спать. Утром в них окажутся маленькие подарки, а вокруг них — большие. Когда моя мама была жива, мы всегда так
— А теперь нет?
Она кивнула и, немного помедлив, спросила:
— Ваша мама тоже умерла. А как она умерла?
— Она очень долго болела. Я ухаживала за ней.
— Вы уже были тогда взрослой?
— Да, думаю, что меня можно было бы назвать взрослой.
— О, мадемуазель. А мне кажется, что вы всегда были взрослой.
На обратном пути домой мы заглянули к Бастидам. Я специально устроила так, потому что чувствовала, как Женевьеве необходимо общаться с другими людьми, помимо тех, кто живет в замке, и особенно с детьми. Хотя Ив и Марго были младше ее, а Габриэль — старше, они, по крайней мере, были ближе к ней по возрасту, чем кто-либо другой из тех, кого она знала.
В доме царило возбужденное настроение. Все готовились к Рождеству: шептались по углам, прятали свои подарки и секреты.
Ив и Марго были заняты устройством яслей. Женевьева с интересом наблюдала за ними.
— Дети очень взволнованы, — сказала мадам Бастид. — И так бывает всегда. Марго каждое утро сообщает нам, сколько часов осталось до Рождества Христова.
Мы следили за тем, как они из коричневой бумаги вырезают горы. Ив достал краски и нарисовал нечто, что должно было изображать мох. Марго начала раскрашивать темной краской хлев. На полу были разложены маленькие овцы, которых они вырезали из бумаги и которых теперь надо было расположить в горах. Я наблюдала за Женевьевой. Та не отрываясь смотрела на детей.
— Но здесь никого нет, — вдруг разочарованно протянула она, заглянув в ясли.
— Конечно, там еще пусто! Ведь Иисус еще не родился, — возразил Ив.
— Это чудо, — сказала Марго. — Накануне Рождества мы ложимся спать…
— После того, как расставим свои башмаки вокруг очага, — добавил Ив. — И ясли пусты, а потом… рождественским утром, когда мы просыпаемся, в ней уже лежит маленький Иисус.
Неожиданно Женевьева спросила:
— А мне можно что-нибудь поделать?
— Да, — ответил Ив. — Нам нужно побольше пастушеских посохов. Ты знаешь, как их делать?
— Нет, — ответила она едва слышно.
— Марго тебе покажет.
Я смотрела, как обе девочки, склонив головы друг к другу, занялись работой, и подумала: вот чего ей так недостает!
Мадам Бастид перехватила мой взгляд.
— И вы думаете, что господин граф позволит? — спросила она. — Думаете, он согласится, чтобы наши дети дружили с его дочерью?
— Я никогда
— Да, но господин граф не захочет видеть свою дочь беспечной и беззаботной. Она должна чувствовать себя знатной дамой из замка.
— Девочка очень нуждается в детском обществе. Вы пригласили меня встретить с вашей семьей Рождество. Можно, я приведу ее с собой? Она с такой тоской говорит об этом празднике!
— Вы полагаете, что вам разрешат?
— Я попытаюсь все устроить, — ответила я.
— А господин граф?..
— Это моя забота, — смело заявила я.
За несколько дней до Рождества в замок возвратился граф. Я ожидала, что он захочет увидеть меня, чтобы узнать об успехах своей дочери или о работе над картинами, но он не появился. Возможно, был поглощен приготовлениями к приему гостей, которые должны были скоро приехать.
Нуну сказала, что ожидается человек пятнадцать. Не так много, как было всегда, но принимать и развлекать гостей, когда в доме нет хозяйки, не очень просто.
За день до кануна Рождества мы с Женевьевой были на своей обычной прогулке верхом, когда увидели направляющуюся к нам из замка группу всадников. Во главе скакал сам граф, а рядом с ним — красивая молодая женщина. На ней была большая черная шляпа с серой отделкой и серый галстук. Ее мужская манера сидеть на лошади лишь подчеркивала женственность ее фигуры, и я мгновенно отметила великолепные блестящие волосы и тонкие черты лица. Она была похожа на фарфоровую статуэтку из коллекции, что находится в голубой гостиной замка, которую мне довелось видеть один или два раза. Такие женщины всегда заставляли меня ощущать себя еще более незаметной, чем я была на самом деле.
— Моя дочь, — сказал граф, приветствуя нас.
Мы все четверо ехали теперь немного впереди, а остальная группа чуть отстала.
— Со своей гувернанткой? — добавило это прекрасное создание.
— Вовсе нет. Это мадемуазель Лоусон из Англии, она реставрирует наши картины.
Я увидела, как в голубых глазах появилось холодное оценивающее выражение.
— Женевьева, познакомьтесь с мадемуазель де ла Монель.
Мадемуазель де ла Монель! Я уже слышала это имя, пронеслось в моем мозгу.
— Да, папа, — сказала Женевьева. — Добрый день, мадемуазель.
— Мадемуазель Лоусон, мадемуазель де ла Монель.
Мы поприветствовали друг друга.
— Заниматься картинами, должно быть, очень интересно.
Теперь я вспомнила: это имя упоминал Филипп, когда говорил еще об одной коллекции картин, которые требуют реставрации.
— Мадемуазель Лоусон придерживается именно такого мнения. — И, чтобы дать понять, что встреча окончена, спросил: — Вы уже возвращаетесь домой?