Изуродованная любовь
Шрифт:
– Мне хочется засыпать с членом у тебя во рту, - сказал он.
Тогда я снова начала нежно сосать его. Он задрожал, мгновенно откликнувшись, поэтому я продолжила. К моей радости, он сильнее затвердел. Естественно, это заставило меня сосать его сильнее, и он тут же отреагировал. Он вытащил из моего рта свой полностью вставший член. Поднял меня и подтолкнул к стене.
– Обопрись руками.
Я оперлась о стену и почувствовала, как его руки двигаются по моему телу и расстегивают верхнюю кнопку на моих джинсах, молнию, а потом джинсы и трусики начали скользить вниз. Он присел
Затем он расставил мои ноги и, приподняв мои бедра, вогнал свой член, начав вбиваться в меня с такой силой, что я чуть не потеряла способность думать. Я - просто животное, которое трахает другое животное. Он зарычал мне в ухо. Первобытный звук, который вырвался из глубин и отразился в огромной, пустой комнате.
В этот момент моя плоть задрожала и дернулась, когда прилив ощущений взорвался между ног, и я кончила. Глубоко внутри меня он тоже кончил. И снова и снова кончал. Я бы упала, если бы он не прижимал меня к своему телу. Я прислонилась к нему и медленно приходила в себя.
– Мы кончили в унисон, - негромко заметил он.
– Да, это было восхитительно.
Я не хотела двигаться. Я хотела, чтобы мы оставались в такой близости вечно. Но он очень осторожно развернул меня и, присев, продел мои ноги в трусики и потянул их вверх. Он одел меня, как ребенка, и поцеловал в макушку.
– Мне нравится, как эти завитки влажных волос прилипают к твоему лицу, - прошептал он.
Я тихонько подула на его глаза. И сразу же почувствовала, как напряглись его мышцы.
– Что ты делаешь?
– Когда я была маленькой девочкой, ночью мама спрашивала меня: «Как же Иаков почувствовал запах Иосифа?» И, хоть я и знала ответ, я качала головой, чтобы она снова смогла мне это рассказать. «Точно так же, как твой запах доходит до меня. По ветру», говорила она и дула мне в глаза. «К тому же легкое дуновение делает глаза чище», - шутила она.
– Ты очень сильно любила свою маму, не так ли?
– Да, - без промедления ответила я.
– Ты никогда не говоришь о своем отце.
– Я ненавижу его.
– Он бил тебя?
– Никогда. Он ни разу не ударил никого из своих детей. Но в этом не было необходимости. Мы и так повиновались ему во всем. Мы с самого детства знали, что он был безумцем. Он любил мою маму и даже плакал, когда она умерла, но все же он готов был опустить в кипяток ее руку, в то время как ее дети в ужасе смотрели на это.
– Что?
– Да, он сделал это, чтобы наказать меня.
– У тебя и в самом деле была отвратительная жизнь?
– Да.
– Ты... Неважно. Увидимся за обедом, - сказал он, разрушая нашу хрупкую близость, и повернулся, чтобы уйти.
Я схватила его за руку.
– Я – что, Гай?
– Ничего, - солгал он.
Я смотрела, как его высокая, широкая фигура уходит от меня, и мне было грустно. Он казался таким одиноким. Таким недосягаемым. Я знала, что слишком многого хотела от него. Так много хотелось узнать о нем.
– Гай, - окликнула я его. Мой голос эхом разнесся по огромному залу.
Он остановился и повернулся
– Включи, пожалуйста, свет, когда будешь выходить.
Он кивнул, подойдя к двери, щелкнул выключателем и ушел не оглядываясь.
Гигантские люстры свисали с потолков зала подобно ореолам облаков, нависших над полем. Я изумленно уставилась на них и представила гостей в великолепных одеждах, вальсирующих под этими ослепительными облаками огней. Тогда еще бархатные занавески глубокого сливового цвета не были такими поблекшими и в пятнах, а серые каменные стены не кричали об одиночестве их владельца.
Глава 21
Недели проходили необыкновенно. Дни я проводила, бесцельно блуждая по холодному, сырому замку или исследуя территорию в ожидании жарких ночей. Я нашла старый кассетный проигрыватель в библиотеке и полки с музыкальными кассетами 60-х, 70-х и 80-х годов. Когда я спросила о них Мисти, она сказала, что кассеты никому не принадлежат, и раз уж никто до сих пор ими не интересовался, теперь они могут быть моими.
Обрадовавшись, я принесла их в свою комнату. Звук немного шипел, и иногда катушка заедала, зажевывая ленту. Я аккуратно вытаскивала ее из аппарата, вставляла палец в середину катушки и медленно закручивала ее обратно. Несмотря на это я очень любила свой кассетный проигрыватель, а когда погода была плохой, я проводила часы, лежа на кровати в одиночестве и слушая музыку.
В тот день Гай улетел в Лондон на вертолете. Он не должен был вернуться до следующего дня. Я провела утро, блуждая по замку, и в итоге дошла до его кабинета. Я никогда не была там, хоть мне и не запрещали. Я толкнула дверь, и, к моему удивлению, она открылась.
Кабинет был большой и слабо освещен, но в нем было теплее, чем в коридоре. Стены были совершенно голые и окрашены в белый цвет. Здесь стояли кушетка с зелеными и голубыми подушками и низкий шкаф с бутылками спиртного. Помимо этого, были еще стальной шкаф и очень большой письменный стол с черным кожаным вращающимся креслом, стоящим за ним. Поверхность стола была покрыта зеленой кожей. На столе ничего не было, кроме перьевой авторучки. Я подошла и села в кресло. Оно было очень удобным и настолько большим, что я могла бы свернуться в нем калачиком. Значит, вот где Гай делал все свои дела.
Один из ящиков привлек мое внимание. Он был немного приоткрыт. Будто Гай сегодня утром в спешке не до конца закрыл его. Я понимала, что не должна рыскать по его ящикам, но полудюймовая щель притягивала как магнит. Не думая о последствиях собственных действий, я зацепила край указательным пальцем и потянула его, открывая. Мой рот приоткрылся от шока.
В нем лежал конверт, адресованный Николаю, подписанный мной.
С секунду я не шевелилась. Я не могла поверить в то, что увидела. Я приподняла конверт и обнаружила под ним другие мои письма. Все пять. Он не отправил ни одного из них. Я взяла их в руки и посмотрела на оборотную сторону. Они были запечатаны, нетронуты.