Изяслав
Шрифт:
Это было 15 сентября 1068 года, стало быть, Всеслав просидел в тюрьме год и пять месяцев перед тем, как сделался киевским князем. В первую минуту он не успел помешать народу разграбить терем Изяслава: всё, что было в нём добра, мехов, золота, серебра, жемчуга, - всё растащила жадная и глупая толпа, а на другой день люди приходили с поклоном к князю Всеславу и покорно просили его суда в какой-нибудь мелкой домашней тяжбе.
Изяслав забрал в Белгороде свою семью и продолжал путь в Польшу. Он отправился к своему шурину, королю польскому Болеславу II, внуку того самого Болеслава Храброго [114] , который приходил в Киев сажать своего зятя Святополка.
114
...внуку
Болеслав принял зятя очень ласково, обещал помочь ему возвратить Киев и прогнать племянника, но выступать в поход под зиму отказался, боясь холодов и снегов глубоких. Изяслав зазимовал в Польше, хоть ему это и очень не нравилось. Он любил свой киевский терем, где было так просторно, где всего было припасено в изобилии, где казна была такая богатая, а от младших братьев старшему брату воздавался такой почёт.
В Польше тоже было недурно, но там он был гостем, да ещё гостем без казны, а тамошние бояре привыкли своевольничать, не очень-то кланялись своему королю, а перед приезжим киевским князем, выгнанным из своего княжества, и вовсе шапок не ломали. Своим едким горем князь Изяслав делился иногда со своим старым советчиком, боярином Тукы:
– Да, старый дружище! Плохо на свете живётся, и уж как ты хочешь, а я вспоминаю нередко, что говорил поп Андрей под Смоленском, когда связали Всеслава! Стой, стой, стой! Не говори своего проклятого совета! Никогда бы я не согласился быть Святополком! Да и в Смоленске мне не следовало тебя слушать! Не надо было сажать Всеслава в тюрьму! В старину, когда, кроме кулака, кроме чингалища [115] булатного, у нас ничего не было, тогда ещё насилие годилось. А теперь есть у нас грамота, стало быть, есть переговоры, а переговорами можно всё сделать, всего добиться. Вот, например, в Смоленске - мы могли бы так хорошо переговорами закрепить этого Всеслава, что он с места бы не двинулся, а мы теперь сидели бы спокойно в Киеве. А здесь что за жизнь, Господи! У короля, моего шурина, воли никакой. Мало того - немецкий император считается его главою, и точно, посылает ему приказ; римский папа тоже ему главой приходится и делает, что ему захочется, через епископов и ксёндзов; бояре тоже делают, что вздумается. Болеслав человек хороший, слова нет, да сделать-то он ничего не может: денег тоже маловато, терем у него невелик. Живёт как в походе, в ставке, ничего нет, а праздники разные празднует, а чтоб хорошего нашего старого мёду вечером на досуге выпить, этого нет, подожди! Всё как-то наспех, всё торопятся... Нет такого покоя, как у нас дома. Эх, правду говорят: в гостях хорошо, а дома лучше.
115
Чингал - большой нож; ятаган; засапожник.
– Порядки здесь, надо правду сказать, трудноваты, - отвечал старый боярин, - а насчёт того, что хорошо ли в гостях, надо признаться, что нехудо, когда у человека нет дома, когда племянничек из дому выгонит. В Киеве у него друзей много, и все толкуют, что прирождённый-то князь Русской земли он, старший потомок князя Владимира. Вот и попробуй теперь, князь, переговорами его заставить уступить Киев. Нет, воля твоя, переговоры дело хорошее, а нож много лучше. Какой хочешь разговор переговорить можно, а хорошего ножа вершка три всего всади в нужное место, и никаких переговоров не надо.
– Послушать тебя, дяденька, так подумаешь, что другого такого зверя, как ты, и на свете нет, - сказал Изяслав, ласково трепля боярина по плечу, - а ведь ты курицы не обидишь, и только на словах у тебя кровь льётся как вода...
– Исправь ты мне мой княжеский список, - отвечал Тукы, - тогда я ни слова не скажу больше, а то я, по правде говоря, спутаюсь и голову потеряю...
Но список княжеский исправился только через триста
Весной 1069 года король Болеслав II выступил в поход на Киев с большим воинством. Навстречу ему вышел и Всеслав с киевлянами. Князья Святослав из Чернигова и Всеволод из Переяславля тоже вышли со своими войсками. Но как ни подсылал к ним Всеслав, как ни старался разузнать, чего они хотят, он ничего не узнал и стал бояться, что, когда польское войско ударит на него спереди, князья ударят сзади и справиться будет невозможно.
Поэтому, не говоря никому ни слова, Всеслав бросил в Белгороде своё войско и будто сквозь землю провалился. После уже стали говорить, что его видели на пути к Полоцку. Без князя киевского стало жутко. Крикуны не хотели и не умели стать впереди киевского полка, и всё войско возвратилось в город.
– Без князя плохо!..
– говорил народ на вече.
– Без князя нельзя!.. Как можно без князя!.. Ясное дело: без князя не можно!.. Послать к Изяславу, пусть идёт, только без поляков!.. Да, как же! Так он тебя и послушал!.. Пошлём к Святославу да к Всеволоду, пусть они нас защитят!.. Святослав крут, в обиду не даст!.. Черниговский брат что скажет, то уж сделает!.. Что и говорить! У него не семь пятниц на неделе!.. Посылать так посылать!
Выбрали послов и велели им сказать князьям: "Мы худо сделали, что прогнали своего князя, а теперь он ведёт на нас Польскую землю. Ступайте в город отца вашего! Если же не хотите, нам ничего больше не остаётся делать: зажжём свой город и уйдём в Греческую землю!"
Святослав отвечал на это: "Мы пошлём к брату: если пойдёт с ляхами губить вас, то мы пойдём против него ратью, не дадим изгубить отцовского города; если хочет прийти с миром, то пусть придёт с малою дружиною".
В самом деле, в тот же день боярин Перенег от князя Святослава и боярин Никифор от Всеволода поехали навстречу князю Изяславу и королю Болеславу II. Передовая стража привела послов прямо к шатру, в котором сидели король, князь Изяслав Ярославич, князь Мстислав Изяславович, старший сын киевского князя, боярин Тукы и многие польские начальники. Речь держал боярин Никифор.
– Князь Изяслав Ярославич!
– сказал он.
– Братья твои, князь Святослав и князь Всеволод, тебе шлют поклон. Всеслав бежал: так не води ляхов к Киеву. Противника у тебя нет, ворота Киева тебе отворены, иди и не неси с собой гнева. Если же не перестанешь сердиться и захочешь погубить город, то знай, что князьям жаль отцовского стола.
– Конечно, жаль, - отвечал король Болеслав.
– Город-бунтовщик должен быть примерно наказан: камня на камне не должно остаться.
– Нет, Болеслав Казимирович, - заметил князь Изяслав, - у нас так не водится; если князья-братья прислали мне сказать, что им будет города жаль, то это означает совсем другое. Послы у нас сказывают посольские слова мягко, а что за этими словами стоит, мы расспросим у бояр. Всё ли вы посольское сказали, бояре?
– Всё-всё, - отвечали посланные.
– Ну, так садитесь с нами и потолкуем, - сказал Изяслав.
Послы уселись, и мало-помалу из разговоров стало ясно, что губить Киева никак нельзя, что за него князья пойдут на Изяслава ратью, потому что это город не его, а отцовский, дедовский, что он принадлежит всей семье Ярославичей и один из них не должен губить общего семейного достояния своею личною местью. Решено, что двое-трое крикунов, зачинщики смуты, должны быть наказаны, что польское войско возвратится домой, а с князем и с королём войдёт в город только небольшая дружина, человек пятьсот. Вперёд поедет старший сын князя Мстислав с боярином Тукы, чтобы всё приготовить для приёма почётных гостей. На беду, боярин был самым дурным советчиком молодого князя. Только он въехал в город, как принялся под рукою разведывать: кто первый посоветовал освободить Всеслава? Человек полтораста тогда рассадили по тюрьмам, и так как Изяслава ожидали назавтра, то боярин поспешил из них семьдесят в ту же ночь удавить, а остальным выколоть глаза по царьградскому обычаю. Сколько тут невиноватого народу погибло понапрасну, никто не знает, потому что суда не было никакого, виноватые набирались в тюрьмы по слухам, а по слухам всякий может быть виноват.