Изяслав
Шрифт:
Но пока велись переговоры, пока установлялась цена предательства, времени утекло немало, и пришли вести, что Святослав благополучно прибыл в Тмутаракань и Ростислав не хотел с дядей биться и уехал за реку Кубань в горы к касогам, а князь Глеб посажен на старое место.
Святослав отправился в обратный путь и, не доходя Переяславля, распустил войско и, отдохнув пару дней у брата Всеволода, вместе с ним приехал в Киев. Князья хвалили племянника Ростислава, у которого столько-то совести осталось, чтобы не поднять меча против дяди, и почти прощали ему смелый набег на Тмутаракань.
– И как ты, батюшка-князь, хочешь, - говорил он со слезами, - а я в эту касожскую землю больше не пойду ни за какие сокровища. Там хорошо, слов нет, там и зимы почти не бывает, и рыбы столько, что её девать некуда, и торговля с этими греками корсунскими и царьградскими идёт горячая. Только с этими касогами ладу никакого нет. А брат Ростислав у них как свой, и слушаются они его как своего князя.
Когда боярин Тукы узнал, что и как было, когда он услышал, что в провожатые Ростислав дал Глебу молодого Вышату Остромировича, сына новгородского посадника, у него мелькнула мысль, что князя Глеба теперь всего удобнее отправить в Новгород. Князь слаб именно настолько, насколько нужно, чтобы Новгород сидел смирно, а посадник Остромир сделает всё угодное киевскому князю, только бы на него не пала вина сына, который пособляет в междоусобной войне.
Князья долго совещались, как быть дальше с бунтовщиком-изгоем, и решили отдать всё это дело боярину Тукы, чтобы он устроил его как знает через корсунских греков. Так и записал угрюмый боярин в своём списке, и решение это дал подписать князьям. Дядьки, может, и не знали, что они подписывают смертный приговор своему племяннику.
Но не успели они успокоиться, как пришли вести о великом бедствии во Пскове от другого племянника. Полоцкий князь Всеслав подступил к Пскову и обложил его со всех сторон. Старый Тукы прибежал с этим известием к князю, а князь уже слышал и посылал за своим верным советником.
– Ну, что же мы с этим разбойником делать будем?
– спросил князь.
– Да что с ним делать?
– отвечал Тукы.
– Повоевать его надобно, да как-нибудь постараться захватить, да и засадить в крепкое место, чтобы в другой раз не думал выходить из положенных пределов. Известно, племянник против дяди ничего не смеет...
– Эх ты всё своё толкуешь, боярин!
– вскричал Изяслав.
– Не то беда, что он против дяди пошёл, а то, что Русская земля так-то распадётся. Едина Русская земля или не едина?
– Это я не знаю, - отвечал боярин, развёртывая свой свиток с именами князей, - а только по списку этого не видно. Что дальше Бог даст - не знаю, а пока на Руси пять владетелей.
– Да разве я им всем не вместо отца поставлен? Разве не я - глава всей Русской земли?
– Верно ты говоришь, глава! Так у меня в списке написано; только нигде этого не видать, чтобы голова у рук спрашивалась:
– Это, брат, я двенадцатый год от тебя слышу!
– возразил князь.
– А всё ты мне не скажешь: как же тут быть?
– Я пробовал говорить, - отвечал боярин, - да ты тогда мне дал такой нагоняй, что я и зарёкся...
– Что? Это ты Святополка Окаянного хотел из меня сделать? Чтобы я руку поднял на братьев родных? Нет, ты мне лучше об этом не заикайся, а то я рассержусь по-тогдашнему. Я братьям своим и всему роду Ярославову отец; а какой отец детей своих истребляет? Это и у волков не слыхано. Если б у тебя хоть немного совести было, так ты не заикнулся бы об этом. А ты скажи что-нибудь другое, поновее.
– Ничего не придумаю, князь, разве оставить дело как есть да послать кого-нибудь к князю Всеславу сказать ему спасибо, что он наши земли разоряет...
– Экий упрямый старик!
– вскричал князь.
– Всеслава, конечно, наказать надо...
– Вот это ты дело говоришь! Стало быть, прежде всего посылаем гонцов. Один едет к Остромиру, чтоб он сейчас собрал новгородцев и шёл выручать Псков. Другой едет в Чернигов, к князю Святославу, чтобы шёл с полком своим к Пскову. Третий за тем же едет в Переяславль к Всеволоду. Четвёртый зовёт тысяцкого киевского Коснячко сюда, чтобы в Киеве собиралось наше войско.
– Ладно, - сказал Изяслав, - пятый едет тоже в Псков к Всеславу и везёт ему наше увещательное письмо.
– Вот пятого-то гонца и не нужно, - возразил с живостью боярин, - это нам всё дело испортит: уйдёт он из-под Пскова, повертит хвостом, а ты с ним и помиришься.
– И слава Богу!
– отвечал князь.
– Худой мир лучше доброй ссоры.
– Никогда я этому не поверю и добрую ссору люблю. После неё все дела становятся проще и яснее, тогда как среди плохого мира живёшь, как в потёмках, и не знаешь, кто с нами, кто против нас.
Пока собирались войска, гонцы ездили от одного князя к другому. Пятый гонец, придуманный самим Изяславом, покончил всё дело разом. Князь Всеслав, получив увещательную грамоту киевского князя, снял осаду с города Пскова и ушёл в свою отчину - Полоцк. Может, увещаниям князя Изяслава помогли и вести, что новгородский посадник Остромир собрал новгородских молодцов и наспех выступил к Пскову. После того князь долго посмеивался над своим боярином, особенно когда шёл дождь, бушевала на дворе буря и выла в трубах.
– А где бы мы теперь без пятого-то гонца были?
– говорил он, добродушно усмехаясь.
– Вот в этакую погоду как подумаешь о походном времени, так и возблагодаришь Создателя, что у нас есть горница, что на тереме крыша крепкая. Ставка, конечно, защита; но горница, из камня сложенная, на мой вкус, будет лучше. А по-твоему как, дяденька Тукы?
– На походе я настаивал, князь, не потому, что беспокойство лучше покоя, - отвечал боярин, - а потому, что лучше теперь повоевать, сколько там Бог приведёт, а зато после отдохнуть хорошенько, без всякой помехи.