К далекому синему морю
Шрифт:
Дылда, которого в обычной жизни звали Егором, выдохнул. С облегчением и надеждой на будущее. Надежда на будущее имела вид связки ключей в количестве трех штук. И ходу до нее всего ничего, час в обратную сторону. Ничего, главное дойти.
Погребок в домике умершей деревеньки. Серьезный большой погребок. Там он и подельники ночевали, прятались, хоронили добро. Надо только дойти, и все. Чертов бородатый хромой урод его отпустил, дурак. Даун. Идиот. Фуфел. Вот завтра, когда он придет в себя и просчитает,
Егор относился к подельникам как к необходимому злу. И Леха Гниль, и Ермак – помощь в достижении какого-никакого, а благополучия. Не больше. Но отомстить за корешей стоило. И если не сам, так чужими руками. А кому и чем заплатить – тут Егорка разберется, не продешевит. Чертов упырь со своей кото-ящерицей сдохнет. И скоро. Да-да.
Егор почти добрел до цели. Он шел, еле передвигая ноги, не замечая ничего вокруг. И никого. Бормотал себе под нос, практически засыпая. И когда впереди показался нужный дом, Егор лишь чуть встрепенулся. Зачавкал к тыльной части, к кирпичному выступающему крылу и жестяной крыше над ним. И снова ничего не заметил. И никого. Хотя, что и говорить, позже он здорово пожалел о своей глупости. Не заметить этого кого-то, идущего за ним, было сложно.
Когда огромная кисть взяла его сзади за шею, Егор забился и попытался заорать. Не вышло. Свет померк наглухо и сразу.
В себя Егор пришел в своем, как он считал, собственном подвале. Подвешенный за руки к одной из стальных балок, держащих кровлю, он дернулся и затих, поняв, что кричать не надо и, может быть, стоит повисеть, как мешок с картошкой. Хотя бы еще немного.
Света не хватало. Хотя горели и три коптилки, и с десяток свечей – весь запас, хранившийся в небольшом комоде для посуды. Но темнота все равно окружала со всех сторон, давила, пугала лязганьем и звяканьем в дальнем углу, куда подельники сваливали всякий инструмент. Егор задергался сильнее, когда звук прекратился. Сменился шарканьем, двигающимся к нему.
Тьма родила огромный черный сгусток. Он вышел, пригибаясь под притолокой. Встал напротив, шумно сопя сквозь толстые бинты, укутавшие лицо. Стянул на шею морской шарф и ткнул Егора пальцем под дых. Так, что на какое-то мгновение мир вспыхнул сверхновой и стало очень больно. А потом, пошарив под огромным кожухом, достал легкий охотничий топорик и поднял его прямо к лицу Егора.
Тот всхлипнул, так сильно захотелось жить. Или хотя бы умереть не очень больно.
– Мужик, ну чего ты, мужик? У меня схрон есть, покажу, только отпусти!
Лезвие топорика оказалось совсем близко. Великан что-то заворчал, обдал горячим дыханием, показал на топор, несколько раз топнул левой ногой, чуть покачнулся на ней же. И снова показал топорик. Топорик…
Егор понял. Егор вспомнил. Он его видел. Утром. У хромого. На поясе, в специальном кармашке. А потом, когда шли, топорика не было. Потерял? Да-да, точно, так и есть! А великан… он тоже там был, в тумане, на том берегу Сока, точно!
– Я покажу, проведу!!! Только не убивай, пожалуйста!
Великан одобрительно
Морхольд спустился с подножки на перрон. Покосился на контролера, взыскавшего с него дополнительные три патрона за Жуть, не вовремя высунувшую мордочку из расстегнутого ОЗК. Поезд оказался высший класс. Даже половина сидений сохранилась. Хотя за них пришлось отдельно доплатить целых две «семерки». Но зато с комфортом проехал минут десять. Ему понравилось. Как в старые добрые времена до Беды.
А дальше? А дальше таможня. Прям беда-а-а…
– Что в рюкзаке? – таможенник, скучающий серый тип в тужурке с крылышками, откровенно зевал. – Есть что запрещенное?
– Что запрещено?
– Политическая литература, агитационные материалы, взрывчатые вещества. Все остальное – милости просим.
– Нет у меня никакой политической агитации, и ВВ нет, – Морхольд почесал бедро. Вши уже успели достать. – Трусы есть, женские, красивые. Где продать можно?
– Ну, это просто, – тот зевнул. – Но вы задерживаете прочих. Платите и проходите. Рюкзак проверь, Саш.
– Зверь, – прогудел массивный Саша в «кирасе», «орехе» и упакованный с ног до головы только в качество. – Мутант.
– Проглядел, – таможенник лениво повернулся на стуле. – Ишь, какая милая зверушка. Кусается?
– Куда ж без этого? – Морхольд погладил Жуть. – Не она такая, жизнь такая. Смирная девчонка, проблем не будет.
– Еще десять семерок – и вали с ней куда хочешь.
Морхольд молча отсчитал патроны и пошел в само заветное Эльдорадо. Первый магазин опустел. Осталось патрона три. Всего выходит тридцать три. Пару-тройку дней прожить, надо полагать.
Вечерело. Надо было найти где переночевать. Вот только пользоваться услугами зазывал, толпившихся прямо за заборчиком таможни, он не стал. Клоповники ж втюхивают, не иначе. А вот…
«А вот» стояли прямо у самого спуска с платформы и в количестве трех штук. Самые натуральные рикши. Разве что одноосные повозки казались больше и вместительнее виденных в детстве из стареньких боевиков. И в качестве тягловой силы в них было аж по три двуногих скакуна. И зазывалы, стоящие перед небольшой группкой носильщиков, вели себя вовсе не как оставленные позади крикуны с картонками о ценах.
Серьезные важные люди, сразу видно. Один в какой-то карикатурной летной синей униформе, кожаной куртке-пилот и фуражке. Второй – мама не горюй! – в черной строгой паре и при галстуке, видневшимися под самым настоящим кашемировым пальто. А третий, опираясь на трость и поводя ухоженной бородой, хвастался меховыми отворотами длинной шубы и шляпой-цилиндром. Цилиндром, Ктулху, лакированным цилиндром.
– Ничего себе карнавал, – пробормотал Морхольд, опуская на землю рюкзак и опершись на рогатину, – видел бы нас Сальвадор Дали.