К далекому синему морю

Манасыпов Дмитрий Юрьевич

– Смотри, Жуть, – Морхольд, жуя один из последних кусков сала, показал зверюшке на закопченную еще до него стену остановки, – примеры наскальной росписи наших предков и потомков. То есть нас.

Вряд ли Жуть, урчащая и пожирающая предложенную пайку, оценила бы по достоинству глубину отображенной философии. Просто Морхольду давно стало все равно. Просто хотелось поговорить. От молчания у него иногда совершенно ощутимо тек мозг.

«My lifes – my rules».

Морхольд хмыкнул:

– А знаешь ли ты, любезная Жуть, что первая данная надпись появилась на гей-параде

где-то в США? Зато потом этой глубокомысленной идеей обклеивали половину ТАЗов в округе. Мол, не только, что за пятьдесят рублей, так еще и не в кредит.

Морхольд замер и замолчал. Прислушался, ловя странные звуки, и тут же, только не сломя голову, а плавно выскользнул наружу. Надеясь на отсутствие осечки в прихваченной «вертикалке».

Он покатился кубарем, помня про остатки легковушки, торчащие сбоку, и намереваясь укрыться за ними. Услышал щелчок снимаемого с предохранителя оружия, уже сам взводя свое и присаживаясь, наводя ИЖ в ту сторону. И замер, глядя в темный провал ствола СВУ, глядевшего на него.

Дом у дороги-11

Какое-то время они молчали. Тлели последние угли в бочках, свистел ветер в окнах.

– Как пацан? – поинтересовался Чолокян. – Нормально?

– Пойдёт, – одноглазый покосился на него, – иди спи.

– Не хочется. Выбраться бы отсюда быстрее. Не нравится мне здесь.

– Почему?

– Тревожно как-то.

Одноглазый кивнул.

– Слушай, а у тебя дети есть?

– Откуда? Только вот женился.

– Поздно. На вас не похоже. Да ещё и русская же жена?

– Русская, – Чолокян вздохнул, – мне теперь родители весь мозг вынесут. Друг один обиделся сначала. На его сестре не женился. А что поделать, если она мне по душе пришлась? А купил её? И что? Другие вон, обязательно калым отдают.

– Ты прямо Ромео, как посмотрю. Много отдал?

– Ну так, – Чолокян вздохнул, закатил глаза, зашевелил пальцами, считая, – патронов полцинка, два пуховика, литр чистого медицинского и «Вепря».

– Не, – одноглазый хмыкнул, – ты ни хрена не Ромео. Тот бы украл. Ты Отелло.

– А кто это?

– Забей, – одноглазый махнул рукой, – ты помнишь прошлое?

– Конечно, – Чолокян пожал плечами, – ты про какое только?

– Тебе сколько лет тогда стукнуло?

– Вон ты про что… Тринадцать.

– Ба. – Одноглазый покосился на него. – Да у тебя…

– Возраст

Христа, знаю. Так чего ты спросить хотел?

Одноглазый подумал. А что, на самом-то деле? Снова удариться в нахлынувшую ностальгию? Да ну её.

– Забей. Так, глупый вопрос. Иди спать.

– Я посижу. – Чолокян встал, противореча сам себе. – Сейчас поесть принесу. Мясо вяленое есть. Будешь?

Стоило ли отказываться? Через пару минут оба сосредоточенно жевали, думая каждый о своём. И Чолокян, расчётливый и несентиментальный, неожиданно для самого себя вспоминал прошлое. Солнечное тёплое ласковое прошлое.

Ему тогда стукнуло тринадцать. Или двенадцать? Чёрт знает, если честно. Он плохо помнил возраст, дни рождения или ещё что-то такое. Из прошлого в голове осталось немногое. Две недели у тётки в последнее лето, это да. Почему он жил на море так мало? Чолокян не помнил. Семья всё-таки была городская, сезоном, как большинство родственников, не жила. Стоматологическая клиника у отца, семья у мамы. Возможно, именно поэтому, кто знает.

Солнце. Море. Галька. Никакого песка, только галька в Джугбе. Саркис даже запомнил девушку, откуда-то из городка со смешным названием Нягань. Он даже успел влюбиться. Только не знал во что. То ли в весёлую улыбку. То ли в светлые полоски, видневшиеся из-под второго, совсем маленького купальника. Сейчас он понимал, что те полоски тогда… были так, чтобы похвастаться друзьям. Вот, смотрите, я на фото со своей девушкой. Девушкой… доброй и хорошей пятнадцати ли, шестнадцатилетней девчонкой, веселящейся над потешным и напыщенным армяшкой-малолеткой. Но какая же она была хорошая…

– О, просыпаться начали, – одноглазый кивнул на ворочавшуюся темноту у бочек. – Холод не тётка, а дядька, всем ссать хочется с утра.

Саркис Чолокян кивнул, промолчав, и пошёл посмотреть – как там жена.

Глава 11

Бело-алое безмолвие

Ростовская область, п. Орловский

(координаты: 46°52'17'' с. ш. 42°03'33'' в. д.),

2033 год от РХ

Ствол винтовки не качался. Его держала очень крепкая и уверенная рука.

Морхольд сплюнул, спросил:

– Почему не стреляешь?

Хозяин винтовки, замерший на лыжах прямо напротив, аккуратно поднял оружие вверх. Морхольд, не торопившийся убирать свой ствол, понял сразу несколько моментов.

Человек – одиночка. Следы от лыж за его спиной были одни. Насколько видел глаз. А видел он где-то метров на сто – двести, упираясь в подъем, откуда сам Морхольд недавно спустился.