К нам осень не придёт
Шрифт:
— Тогда почему же ты не хочешь показать письмо нам? Ведь мы твоя семья, Анет, теперь ближе нас с Еленой у тебя никого не осталось.
Анна поняла, что ей до смерти не хочется показывать мачехе письмо — то ли из-за их теперь уже общего с отцом секрета, то ли потому, что Катерина Фёдоровна слишком уж навязчиво и нетактично требовала поделиться отцовским посланием.
Тем временем та приблизилась к ней вплотную и положила руку ей на плечо.
— Делать из папашиного письма тайну не слишком хорошо с твоей стороны, Анюта. Кто как не мы с Элен имеем право увидеть последние написанные им строки?!
Анна непроизвольно прижала руку к груди: ей вдруг показалось, что мачеха
— Отчего вы так настаиваете, маменька? — спросила она. — Если Анюта не хочет показывать письмо, на то её добрая воля. Я совершенно не хочу читать то, что было писано не ко мне. Если бы батюшка хотел что-то передать лично вам, полагаю, он бы это сделал.
— Ах, разумеется, милые мои, вы правы! — воскликнула, точно опомнившись Катерина Фёдоровна. — Простите меня! Я всё ещё никак не приду в себя после этого ужаса… Прости, Анюта! — она поспешно поцеловала падчерицу, всхлипнула и выбежала вон из комнаты.
— Ты не сердись на мамашу, Анет: она и правда почти не в себе, — проговорила Елена. — Так это всё неожиданно произошло… Я и теперь не могу поверить, что батюшки больше нет!
Голос Елены дрогнул, но она не заплакала, лишь приложила платочек к глазам. Анна машинально обняла сестру за плечи и погладила по голове. Эти несколько дней Элен выглядела страшно растерянной, даже виноватой — она ходила неслышно, молчала, не поднимала глаз, чуть что — кидалась услуживать Анне и поддакивать ей. Когда Владимир Левашёв прибыл принести им свои соболезнования, то пока он говорил с мачехой и Анте, Елена, казалось, готова была провалиться сквозь землю. Неужели бедняжка так и не смогла совладать со своею несчастной влюблённостью? При всём сестра вовсе не смотрелась страдалицей; напротив, когда на неё никто не глядел, она улыбалась, и взгляд её становился рассеянным и лучистым.
Впрочем, какое ей, Анне, дело до сердечных тайн Елены, коли та не собирается ими делиться! Сейчас Анет мучило тяжёлое, неотвратимое чувство потери и грядущей неизбежности. Она должна будет выйти за графа Левашёва, несмотря ни на что. Она обещала это отцу и обязана выполнить клятву. Хотя сейчас, как никогда, Анна знала, что не испытывает ни малейшей симпатии к этому человеку, более того — мысли о браке с ним были для неё всё более тягостными. Она не любит Левашёва и никогда не полюбит его! Зачем, ну зачем она согласилась, почему не сказала отцу правду?! Возможно, он разгневался бы, но в итоге обязательно простил бы её! Теперь же поздно, она намертво связана данным честным словом.
* * *
После похорон Анна решила пойти к себе и побыть одной как можно дольше. Помимо горя от потери отца её угнетала глухая непрерывная тоска и предчувствие опасности. Всё кончено. Она выходит замуж, и очень скоро должна будет выполнять взятые обязательства — помогать Владимиру вернуть былую славу и блеск родовому имени, стать ему надёжным подспорьем и верной подругой. Вот только ни первого, ни второго ей отчаянно не хотелось.
Анна уже до того устала бороться с собою, что раза три собиралась зайти к Елене и поделиться с ней своими переживаниями. Отца больше нет, мачехе она не доверяет, а Владимир… Владимир вдруг из приятного, даже очаровательного человека, к которому она чувствовала если не влюблённость, то, по крайней мере симпатию, отчего-то всё больше вызывал у неё досаду и неприязнь. Даже его признаваемые всеми красота и безупречные манеры казались ей теперь невыносимо приторными. Анет старалась владеть собой, по-прежнему улыбалась и привечала жениха. Увы, ей делалось всё тяжелее выносить его общество, терпеть его комплименты, видеть
Анна не сомневалась, что Владимир её любит, во всяком случае, пока — пока ещё не узнал её противной постыдной тайны. А вот как он поступит, когда узнает? Где ей искать защиту, кому довериться?
У неё из головы не шла фраза из прощального письма папеньки: «Отчего-то я знаю, что вы с Алтын когда-нибудь непременно встретитесь». Было ли у отца некое предчувствие, или он получил какие-то тайные вести? Но, вероятно, он тогда бы рассказал ей всё…
Она подошла к своему бюро, где в маленьком ящике, закрытом на ключ, хранилось отцовское письмо: ей захотелось ещё раз внимательно его перечитать. Но когда Анет повернула ключик, оставленный в замке, то почувствовала, как всё тело покрылось холодным липким потом: ящик был пуст!
Кто посмел рыться в её вещах и взять письмо?! Анна попыталась успокоиться и припомнить, не убрала ли его сама? Да нет же, утром, одеваясь в траур, перед тем, как ехать в церковь, она оставила письмо здесь, в полной уверенности, что его никто не тронет! Когда же они вернулись, Анна не сразу отправилась к себе: сперва пришлось сидеть в гостиной и выслушивать многословные соболезнования от знакомых и друзей, затем Владимир Левашёв долго целовал её руки, шептал слова утешения и признания в любви… Потом, кажется, Люба подала им чай… Словом, у того, кто украл письмо, времени было более чем достаточно! Но кто же мог такое сделать? Катерина Фёдоровна? Элен? Кто-то из прислуги?
Елену следовало отмести сразу: то, что сестра решится на подобный поступок, Анна и представить не могла. А вот мачехе, похоже, было крайне важно узнать, что отец хотел сказать Анне перед смертью! Но нельзя же открыто обвинить её в таком неприглядном деле, не имея никаких доказательств! Да и Елена не поймёт и ни за что не поверит! Что же теперь делать?
Измучившись от тяжёлых мыслей, Анна заперла дверь и подошла к мольберту. Мачеха поговаривала, что им надо бы вернуться в Стрельну, чтобы здоровье Анет не ухудшилось, ибо городская жара и печаль по отцу могут оказаться гибельными для её нервов. Однако у Анны все эти заботы вызывали лишь раздражение. Пусть мачеха вместе с Еленой отправляются обратно в Стрельну, коли им хочется — а она желает остаться здесь.
Анет взяла уголь и начала набрасывать роскошные розы. Она сделает их тёмно-красными, почти чёрными. Цветы оживут — а завтра она отнесёт их папеньке, побудет одна на могиле, выплачется вволю и ещё раз обо всём подумает. Она быстро смешала краски; букет получился именно таким, какой она хотела — роскошные, густо-бордовые розы. Анет закрыла глаза, готовясь вдохнуть сладковато-маслянистый аромат, когда цветы оживут на её картине.
Но… никакого чуда не происходило. Картина оставалась просто картиной, хотя и безупречно написанной. Не веря своим глазам, Анна дотронулась до холста — ничего! Ни намёка на то, что розы собирались превратиться в настоящие!
Анна прикусила губу и взялась за альбом. Она рисовала гуашью, акварелью, тушью несколько часов, не замечая, что выпачкала себе платье, руки и лицо красками и даже волосы её покрылись разноцветными пятнами. На бумаге и холстах одно за другим появлялись изображения маленьких зверьков, птиц, травы и цветов… Всё это оставалось рисунками и набросками. Оживать они не желали.
Наконец она отбросила очередную кисть и уселась на постель, закрыв лицо руками. Как же так?! Почему вдруг её волшебный дар, бывший столько лет её настоящим тайным утешением, к которому она уже привыкла и который как-то незаметно сделался для неё настоящей потребностью — почему он так неожиданно пропал?