К нам осень не придёт
Шрифт:
«Неправда, папенька любил Елену тоже», — хотела сказать Анна, но не смогла: даже при всей привязанности к отцу она сознавала, что это не было правдой.
— Так вот, нынче хоть и не матери твоей, так тебе отольются наши с Элен слёзы. Чай, не ждала, что такой красавице, королевне, другую предпочтут? Избаловал тебя папаша, Анна, все твои желания угадывал, ветру на тебя дунуть не позволял! Вот и узнаешь теперь наконец, каково горчинки отведать.
Мачеха говорила внешне спокойно, однако её светлые глаза горели каким-то холодным, диким торжеством.
— Вы… Вы меня всегда ненавидели, Катерина Фёдоровна, — прошептала Анна, впервые назвав мачеху по имени.
— А как же, — невозмутимо согласилась та. — За что же тебя любить, когда и после матери своей ты нам с Элен весь свет загораживала?! Никому до нас с ней дела не было, всё только для тебя: и танцы, и кавалеры, и друзья-подруги… Ну а теперь, может и Еленушка моя своё возьмёт…
— Да как вы не понимаете?! — в отчаянии вскричала Анна. — Граф Левашёв к ней равнодушен, он не по любви её к себе приваживает!
— А ты почём знаешь? — перебила Катерина Фёдоровна. — Или думаешь, что если любить, так тебя одну — а то никого больше?!
Анна закрыла лицо руками. У неё снова возникло чувство, что со смертью отца никто и никогда больше не поймёт её и не поддержит. От мачехи — только ненависть и желание отомстить, от мужа лишь циничные насмешки, а Елена смотрит на неё пугливо-виновато, чуть что — падает на колени, а всё равно за каждым её словом тихий упорный протест. «Значит, — подумалось ей, — по-настоящему меня любил только папенька, а теперь больше никого не осталось…Только родная мать, Алтын Азаматовна, или как там её звали на самом деле? Даже настоящее имя её узнать, верно, не суждено!»
— Катерина Фёдоровна, — тихо заговорила вдруг Анна. Она выпрямилась, положив руки на стол и пристально глядела в одну точку. — Вы ведь первую жену папеньки, мою мать, с их знакомства застали? Вы хорошо её помните?
Мачеха вздрогнула и впервые с их разговора беспокойно задвигалась в кресле.
— Может, и помню, — голос её прозвучал хрипло. — Да только что там вспоминать, столько лет прошло…
— Сколько прошло лет, я знаю, — отчётливо проговорила Анна. — А я про другое хочу спросить. Папенька вот говорил, что княжна Алтын, когда узнала, что девочку родила, всё рыдала, остановиться не могла — а потом и пропала. Хоть и стерегли её горничная с нянькой, она всё равно ушла.
— Да, так. И что же?
— Это ведь вы и были той горничной, которая мою мать не уберегла? Отчего она ушла, может быть вы знаете?!
Анна лишь высказала одну из своих догадок — но она и предположить не могла, что эти слова так подействуют на Катерину Фёдоровну. Та вскочила с кресла, опрокинув его, попятилась, споткнулась и едва не рухнула: Анна едва успела подбежать и подхватить мачеху под руку. Однако та с силой оттолкнула её от себя.
— Тебе что от меня надобно? — свистящим шёпотом спросила Катерина Фёдоровна. — Уж не меня ли в пропаже своей матушки хочешь
В глазах её сверкали ярость и застарелая ненависть, так что Анна даже сперва оробела. Но тут же ей пришло в голову, что слишком уж испугалась мачеха, что-то тут было нечисто. Но если приступить с ней с допросами, разумеется, ничего она не скажет.
— Я так, просто подумала, может быть вы хоть что-то о ней вспомните, — миролюбиво ответила Анна. Она хотела добавить: «Вы ведь ей прислуживали», но вовремя сообразила, что напоминание об этом только разозлит Катерину Фёдоровну Фёдоровну и лишний раз напомнит об их неравенстве.
— Маменька твоя со мной ни разу не изволила откровенничать — прозвучал краткий ответ, и больше Катерина Фёдоровна ничего не прибавила.
Анна некоторое время ещё пыталась как-то улестить мачеху, добиться от неё хоть каких-то сведений об Алтын. Тщетно: та лишь мотала головой и повторяла: «Ничего не знаю, ничего она мне не говорила». Анна, раздосадованная ещё более, чем прежде, уехала домой — вернее, в дом Владимира Левашёва, который даже теперь никак не могла считать своим.
* * *
В гостиной она застала мужа и сестру Елену, которая при её появлении испуганно вскочила и, верно, выбежала бы из комнаты, если бы Анна её не удержала. По багровому румянцу, заливавшему обычно бледное лицо Элен, она догадалась, что сестра и муж беседовали отнюдь не о погоде… Анна даже удивилась про себя: отчего её всё это больше ничуть не трогает? Неужели за эти несколько дней она превратилась в такую холодную эгоистку, что совершенно не радеет за судьбу младшей сестры?
— Я навещала маменьку, — сообщила Анна, снимая перчатки и шляпку. — А какой сегодня погожий день для ранней осени!
— Надеюсь, вы прекрасно провели время, моя дорогая! — откликнулся Владимир, и лукаво поглядел на Елену; та же, бедняжка, казалось, страстно мечтала провалиться сквозь землю. — Мы с Еленой Алексеевной не приказывали подавать чай в надежде дождаться вас.
«Мы»? Как же очаровательно! Анна вдруг поняла, что её супруг, похоже, получает искреннее удовольствие от этой игры, держа в полном подчинении Елену и одновременно наслаждаясь властью над ней, Анной. Интересно, что бы сказали их знакомые в Петербурге, если бы узнали обо всём этом? Как низко бы пал его сиятельство граф Левашёв в глазах света — ведь все вокруг считали его образом благородства и воспитания!
Она еле дождалась, пока прислуга, что принесла лёгкий ужин и чай, скрылась за дверью — а затем сухо сообщила Владимиру, что ей необходимо поговорить с ним наедине, теперь же. Елена с готовностью вскочила, однако Левашёв, что сидел рядом на диване, привстал и спокойно положил ей руку на плечо, с весёлым любопытством поглядев при этом на жену. Анну передёрнуло от отвращения.
— Элен, тебе нет нужды удаляться, если ты желаешь остаться здесь, — бросила Анна. — Но я попрошу вас, — она посмотрела на мужа в упор, — пройти ко мне. Я задержу вас ненадолго.