К суду истории. О Сталине и сталинизме
Шрифт:
Директива № 1 о приведении войск приграничных округов в боевую готовность была передана из Москвы, как мы уже писали выше, в 0 часов 30 минут 22 июня и до войск дойти не успела. Директива № 2 также была передана с большим запозданием, она поступила в войска в 10 – 11 часов утра, когда сражение было уже в полном разгаре, когда значительная часть советской авиации была уничтожена на аэродромах и преимущество немецких войск определилось на многих участках фронта. Между тем директива наркома требовала от советской авиации «уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск», но почему-то наносить удары авиации на глубину не свыше 100 – 150 километров. Советские войска отступали, а в директиве была фраза: «Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить».
Днем 22 июня по требованию Сталина войскам была направлена директива № 3 с требованием перехода советских войск в наступление с целью разгрома противника
Если директивы № 1 и № 2 вызвали удивление у командующих фронтами, то директива № 3 вызвала уже раздражение, и оно было вполне обоснованным. Жуков свидетельствует: «Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало обстановки и командование фронтов. В своем решении Главное командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы... Предпринятые контрудары в большинстве своем были организованы плохо, а потому и не достигли цели» [735] .
В своем закрытом докладе на XX съезде КПСС Хрущев сообщил делегатам, что после первых крупных поражений на фронте Сталин думал, что наступил конец. «Все, что создал Ленин, – сказал он членам Политбюро, – мы потеряли навсегда». После этого, как свидетельствовал Хрущев, в течение долгого времени «Сталин фактически не руководил военными действиями, прекратив делать что-либо вообще. Он вернулся к активному руководству только после того, как несколько членов Политбюро посетили его и сказали, что необходимо немедленно предпринять определенные шаги, чтобы улучшить положение на фронте» [736] . Хрущев хорошо знал, что он говорил. Среди делегатов съезда были все маршалы СССР и все члены Президиума ЦК КПСС, в том числе и те, кто в конце июня 1941 года явился на дачу Сталина, чтобы просить последнего вернуться к руководству страной и армией.
В 1968 году в документальном романе А. Чаковского «Блокада» были приведены некоторые подробности этого «исчезновения» Сталина в первые дни войны. Речь шла при этом не о художественном вымысле. Чаковский опирался на свидетельства маршала С. Тимошенко и на документы. Мы уже не говорим, что все подобного рода произведения проходят не только общую, но и специальную военную цензуру. О чем же поведал своим читателям Чаковский? Он писал: «Поздним вечером Сталин и несколько сопровождавших его членов Политбюро неожиданно появились в здании Наркомата обороны на улице Фрунзе. Входя в кабинет наркома, Сталин был уверен в себе и спокоен. Однако именно там, в центре военного руководства страны, он впервые со всей конкретностью ощутил масштабы надвигающейся опасности. Танковые группы противника стремились клещами охватить Минск, и казалось, ничто не может противостоять их движению. Связь с нашими отступающими под ударами врага войсками была нарушена... Обычно внешне спокойный, медлительный в разговорах и движениях Сталин на этот раз не смог сдержаться. Он обрушился с гневными, обидными упреками на руководителей Наркомата и Генштаба. Потом, ни на кого не глядя, поникший, ссутулившийся, вышел из здания, сел в машину и уехал в свой кунцевский дом...
...Никто не знал, о чем думал Сталин в течение нескольких десятков часов. Его никто не видел. Он не появлялся в Кремле. Никто не слышал его голоса в телефонных трубках. Он никого не звал. И никто из тех, кто ожидал его вызова, не решался ехать к нему незваным... На членов Политбюро, наркомов, руководителей Наркомата обороны, Генштаба и Политуправления армии сразу же обрушились тысячи дел, больших и малых, связанных с осуществлением военных мероприятий в стране и на фронтах. Однако, с утра и до глубокой ночи занятые этими делами, они не раз спрашивали себя: где же Сталин? Почему он молчит? Что же делал, о чем думал этот, казалось, всесильный и всезнающий человек в те долгие страшные часы? Об этом можно только гадать...» [737]
А. Чаковский пытается создать впечатление, что и без Сталина управление войной происходило нормально. Но это было не так, ибо ни Молотов, ни Тимошенко не имели той власти и тех полномочий, которые были необходимы для управления войной. Как известно, Сталин незадолго до войны был назначен на пост Председателя Совета Министров СССР, оставив за Молотовым лишь пост народного комиссара иностранных дел. Наркому обороны СССР С. Тимошенко не подчинялись ни военно-морской флот, ни пограничные войска и войска НКВД, ни железные дороги. Он не мог отдавать распоряжения местным партийным организациям. В условиях введенной Сталиным жесткой централизации только он один держал в своих руках все важнейшие нити управления страной и армией. Поэтому мы можем с полным основанием сказать,
Нельзя не отметить, что при попытках реабилитации Сталина, которые предпринимались после отставки Н. С. Хрущева, некоторые из авторов пытались оспаривать сам факт позорного поведения Сталина в первые дни войны. Так, например, в воспоминаниях Н. Г. Кузнецова говорилось, что Сталин «энергично работал» 23 июня и что вечером 24 июня Кузнецов видел Сталина в его кабинете в Кремле, где Сталин проводил важное совещание [738] . Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» упоминает о встречах со Сталиным 26 и 29 июня 1941 г. В некоторых других мемуарах говорится если не о встречах, то хотя бы о телефонных разговорах со Сталиным между 23 и 30 июня 1941 г. Подобного рода «свидетельства» являются примером обычной для советской исторической и мемуарной литературы фальсификации. В архиве писателя К. М. Симонова имеются подробные магнитофонные записи бесед со многими маршалами и генералами, в том числе и с Г. К. Жуковым. На основе бесед с Жуковым по поручению К. Симонова была составлена в середине 60-х годов первая версия его воспоминаний объемом примерно в 400 машинописных страниц. Эти материалы, с содержанием которых К. М. Симонов любезно познакомил автора настоящей книги, неоспоримо доказывают, что Сталин отсутствовал в Кремле и Москве по крайней мере в конце июня 1941 года [739] . Об этом писал, впрочем, и маршал А. А. Гречко. «Ничто не указывает на то, что в тот период (т. е. в первые дни войны) Сталин принимал какое-то участие в решениях Ставки» [740] .
Вряд ли является случайным, что в материалах Центрального архива Советской Армии в тех именно разделах, где хранятся директивные материалы первых дней войны, нет никаких документов, подписанных Сталиным в период с 23 до 30 июня. Нет здесь и приказов и директив наркома обороны и других высших военных и государственных руководителей со ссылкой на то или иное распоряжение Сталина.
Из-за неподготовленности Красной Армии и отсутствия должного руководства гитлеровцы в первые дни войны одержали крупные победы. Как писал Типпельскирх: «...Наступление группы армий началось довольно многообещающе. Противник был захвачен врасплох и совершенно ошеломлен. На южном фланге все переправы через Буг остались неразрушенными и попали в руки немцев. Обе танковые группы после успешных прорывов приграничной обороны безостановочно продвигались на восток. 24 июня 2-я танковая группа достигла района Слонима, 3-я танковая группа – района Вильнюса. За ними следовали 4-я и 9-я армии. Войска противника, находившиеся в районе Белостока, пытались отойти на восток и вырваться из постепенно образующегося котла. Наступавшим танковым группам при поддержке крупных воздушных сил все же удалось задержать отход противника до тех пор, пока 29 июня в районе восточнее Белостока не была установлена связь между 4-й и 9-й армиями. Русские еще в течение 2-х дней предпринимали отчаянные попытки прорваться на восток и юго-восток и разорвать суживающееся кольцо окружения. Затем их силы иссякли. Окружение было завершено, и бои в этом районе прекратились. Между тем обе танковые группы продвигались дальше на восток, чтобы вновь осуществить окружение тех сил русских, которые отошли на восток... 2-я танковая группа 27 июня достигла южной окраины Минска и встретилась там с 3-й танковый группой... Танковые группы образовали теперь новый котел, который постепенно создавался вокруг русских войск, оставшихся западнее Минска... Армейские группы окончательно завершили с запада окружение русской группировки. К 9 июля котел был очищен. В сводке германского верховного командования от 11 июля сообщалось, что в результате первого большого двойного сражения за Белосток и Минск было взято в плен 328 898 человек, в том числе несколько крупных генералов, захвачено 3 332 танка, 1 809 орудий и другие многочисленные трофеи» [741] .
Так развивались события на центральном направлении немецкого наступления, и эти факты не отрицают советские историки и полководцы. По свидетельству маршала М. В. Захарова, в первые часы войны авиация противника совершила массированные налеты на аэродромы приграничных округов и нанесла тяжелые потери нашей авиации, особенно в Западном военном округе. К полудню 22 июня потери нашей авиации составили 1 200 самолетов, из которых более 800 были уничтожены на земле.
Маршал А. Гречко свидетельствовал: «Имея мощные первые эшелоны, враг создал на узких участках фронта, где наносились главные удары, подавляющее превосходство в танках, пехоте и авиации. Это позволило германской армии нанести мощный первоначальный удар превосходящими силами, захватив инициативу, и атаковать войска наших приграничных округов по мере их подхода из глубины, по частям. Такое положение лишало нас возможности в течение первых недель войны создать сильную ударную группировку и заставляло вводить силы последовательно, растянуто во времени. В результате противнику удалось за три недели войны вывести из строя 28 наших дивизий, свыше 70 дивизий потеряли 50% и больше своего состава в людях и боевой технике» [742] .