К суду истории. О Сталине и сталинизме

Медведев Рой Александрович

В обстановке массового террора, тотальной слежки и всеобщего культа Сталина все такие группы обычно быстро раскрывались, а их участники арестовывались. Хотя ни в одной из раскрытых групп дело не шло дальше разговоров, планов, составления программ, приговоры закрытых судов по этим делам были крайне суровы. Так трое руководителей группы «СДР» Б. В. Слуцкий, В. Л. Фурман и Е. З. Гуревич, которым исполнилось только 19 – 20 лет, были расстреляны. Остальные участники группы были осуждены на 25 лет заключения. Их освободили только после XX съезда КПСС.

Против преступлений сталинской диктатуры тайно выступали и некоторые писатели и старые коммунисты. Так, например, Лидия Чуковская еще в 1940 году написала повесть, в которой содержался протест против массовых репрессий. Анна Ахматова создала свой знаменитый «Реквием». Старый большевик А. П. Спундэ, член первого Советского правительства и ЦИК СССР, исключенный из партии и работавший бухгалтером в Мосторге, написал в 1947 – 1949 гг. мемуары, в которых попытался нарисовать правдивую историю

партии и разоблачить мифы сталинской пропаганды. При этом он крайне резко отзывался о сталинском «Кратком курсе». Находясь в лагере, один из недавних коммунистов Б. А. Грязных написал брошюру «Сталинский "социализм" в свете ленинизма», которая распространялась в списках на приисках Южного управления Дальстроя. В этой брошюре, как признавал позднее и сам автор [777] , было много преувеличений и ошибочных утверждений, так как Грязных отнюдь не по своей вине мог видеть жизнь советского общества лишь с ее наиболее неприглядной стороны. Однако в этой брошюре было немало справедливых обвинений в адрес Сталина и его администрации.

Ленинградская коммунистка Е. Л. Владимирова написала в заключении поэму «Колыма», а также много стихотворений с резким протестом против бесчеловечной системы сталинских лагерей. Антисталинские стихи написал в Москве и молодой поэт Мандель (Н. Коржавин). «Не знаю, – писал позднее Е. Евтушенко, – останется ли его имя в русской поэзии, но оно останется в истории русской общественной мысли. Это был единственный поэт, который при жизни Сталина написал и открыто читал стихи против Сталина. То, что Мандель читал их, его, видимо, и спасло, ибо поэта, по всей вероятности, сочли ненормальным и всего-навсего выслали» [778] .

Но все эти одиночные и разрозненные протесты не могли и в малейшей степени поколебать здание сталинской деспотии.

Евтушенко Е. Автобиография: Рукопись. (Из архива автора.)

О НЕЗАКОННЫХ РЕПРЕССИЯХ В СТРАНАХ НАРОДНОЙ ДЕМОКРАТИИ

Особо следует сказать здесь о незаконных репрессиях в странах народной демократии. В результате победы СССР в Отечественной войне в странах Восточной и Юго-Восточной Европы образовались государства, составившие блок союзных (и зависимых от СССР) стран, которые в нашей печати именовались обычно странами народной демократии. Послевоенная история этих стран богата событиями, которые требуют специального рассмотрения и анализа. Мы не имеем возможности говорить здесь об истории стран народной демократии в 1944 – 1948 гг., истории, содержащей многие примеры незаконных политических репрессий, подавления оппозиции и демократических свобод. К 1948 году отношения между Советским Союзом и странами народной демократии можно было бы назвать, по меткому определению Эрнста Генри (С. Н. Ростовского), отношениями «социалистического цезаризма». Сталин держал себя так, как будто руководители новых социалистических стран – это его вассалы, обязанные беспрекословно проводить в жизнь все его указания. Подобно какому-либо владетельному князю, Сталин рассматривал расширение социалистического лагеря как расширение своих личных владений. И если интересы той или иной страны или даже государственные интересы Советского Союза вступали в противоречия с честолюбивыми притязаниями Сталина, то он без колебания отдавал предпочтение своим личным притязаниям. Считая себя полным хозяином и верховным арбитром в социалистическом лагере, Сталин бесцеремонно вмешивался во внутренние дела компартий Восточной Европы, навязывая им свои часто шаблонные решения и нередко с крайней грубостью обращаясь с руководителями этих партий. Сталин явно вел дело к тому, чтобы превратить соседние социалистические страны из независимых, дружеских и союзных государств в протектораты СССР. Подобного рода политика должна была неизбежно породить недовольство не только чувствительных к национальным стеснениям масс мелкой буржуазии, но и значительной части рабочего класса и коммунистических партий. В условиях культа Сталина, насаждаемого во всех социалистических странах, это было чревато как внутренними, так и межгосударственными конфликтами.

Наиболее жесткие формы такой конфликт приобрел во взаимоотношениях Сталина с Югославской Народной Республикой, которая в 1945 – 1947 гг. считалась наиболее передовой из стран народной демократии. Именно в Югославии антифашистская вооруженная борьба в годы Второй мировой войны приняла наибольший размах, причем руководящая роль коммунистов в этой борьбе была неоспоримой. Сразу же после освобождения в Югославии были проведены наиболее глубокие по тем временам демократические и социалистические преобразования, в том числе аграрная реформа и национализация промышленных предприятий. Именно эти успехи привели к росту популярности югославских руководителей среди народных масс в самой Югославии и в других странах народной демократии. Никто не мог сказать, что новая власть была навязана Югославии Советской Армией и советским вмешательством. Мы не собираемся рассматривать здесь вопрос о том, насколько правильными были внешняя и внутренняя политика Югославии в 40-е годы, это выходит за рамки нашей темы. Но Сталина в первую очередь раздражали не действительные или мнимые ошибки Тито, а его растущая популярность и независимость в своих суждениях и решениях. Стремление руководителей Югославии к самостоятельности своих решений, причем не всегда по советским образцам, вызвало разрыв между СССР и Югославией,

наибольшую ответственность за что несет Сталин. Правительство Тито и руководство югославской компартии были объявлены «бандой троцкистско-бухаринских убийц» и «агентов империализма». В течение нескольких лет по требованию Сталина в коммунистической печати всего мира проводилась кампания клеветы против Тито и других руководителей Югославии, которая была объявлена страной «фашистской» диктатуры.

Со страниц советской печати раздавался прямой призыв к развязыванию гражданской войны в Югославии. Все экономические отношения с Югославией были прерваны, к ее границам были придвинуты советские войска. Хотя Сталин некоторое время всерьез обдумывал планы вторжения Советской Армии в Югославию, он не решился пойти на такой шаг. Главная ставка была сделана на создание подпольных групп и организацию убийства Тито. Но Тито хорошо охранялся, и почти все террористы, засылаемые в Югославию, арестовывались. Сталин был недоволен «плохой» работой МГБ и несколько раз говорил Берии: «Чего ты тянешь с этим делом?» – имея в виду убийство Тито. Между прочим, уже после смерти Сталина у него в письменном столе среди других важных бумаг лежала и короткая записка Тито. «Т. Сталин, – писал Тито, – я прошу прекратить присылать в Югославию террористов, которые должны меня убить. Мы уже поймали семь человек... Если это не прекратится, то я пошлю в Москву одного человека, и не потребуется присылать второго».

После разрыва с Югославией во всех странах народной демократии стала проводиться политика ускорения социалистических преобразований без учета специфических условий этих стран и их готовности к этим преобразованиям. В результате материальное положение народных масс стало ухудшаться. Однако Сталин и послушные ему деятели вроде М. Ракоши, Б. Берута, В. Червенкова, К. Готвальда, Э. Ходжи и некоторых других в ответ на критику встали в 1949 – 1952 гг. на путь массовых репрессий. Была воскрешена теория об обострении классовой борьбы по мере укрепления и развития социализма и создана версия о возникновении во всех странах народной демократии контрреволюционных организаций, руководимых из Вашингтона, Лондона и Белграда. При несомненной помощи и «методическом руководстве» советских карательных органов в Венгрии, Болгарии, Чехословакии, Польши, Румынии, Албании прошли массовые аресты «врагов народа», обнаруженных якобы как среди рядовых членов партии, так и в руководящих органах компартий. После этого почти во всех странах народной демократии были инсценированы «открытые» политические судебные процессы, которые явно копировали те фальсифицированные судебные процессы, которые были проведены в 1936 – 1938 гг. в СССР. Даже подготовка этих процессов частично проводилась в СССР, куда привозили заключенных из стран народной демократии. По свидетельству В. В. Зурабова, томившегося в послевоенные годы во Владимирской тюрьме, к началу 50-х годов эта тюрьма была переполнена коммунистами из стран народной демократии.

Большинство обвиняемых на судебных процессах в странах народной демократии, подвергнутые истязаниям, «признавались» в самых тяжелых преступлениях, которых они никогда не совершали. Так, например, Райк Ласло, бывший министр иностранных и внутренних дел Венгерской Народной Республики, заслуженный деятель международного рабочего движения и руководитель движения Сопротивления в Венгрии, «признался», что он давно является провокатором фашистской хортистской охранки, что он выдал полиции более 200 коммунистов, что он состоял на службе в югославской и английской разведках, что он не венгерский еврей, а немец и т. п.

Такие же фальсифицированные показания были сделаны и на провокационном судебном процессе в Болгарии, состоявшемся в первой половине декабря 1949 года. На скамье подсудимых в Софии оказалось одиннадцать коммунистов, занимавших различные, в том числе и самые высокие государственные посты. Главным обвиняемым был Трайчо Костов, член ЦК БКП с 1924 года, член Политбюро ЦК БКП, которого считали вторым по значению и авторитету деятелем болгарской компартии после Г. Димитрова. Трайчо Костов был, однако, арестован и обвинен в бесчисленных преступлениях еще при жизни Димитрова и с его согласия. Единственный из подсудимых, Трайчо Костов отверг предъявленные ему обвинения и продолжал отрицать свою виновность и разоблачать эту позорную судебную инсценировку на протяжении всего процесса. Петер Семерджиев так описывает поведение Костова в последний день процесса: «Трое главных обвиняемых получили возможность сказать свое последнее слово после остальных подсудимых. Трайчо Костов был вызван после Николы Павлова и перед Иваном Стефановым. Выпрямившись между двумя работниками государственной безопасности, облаченными в милицейские шинели, он смог сказать:

– В своем последнем слове перед уважаемым судом считаю долгом своей совести заявить суду, а через него и болгарской общественности, что я никогда не служил английской разведке, никогда не участвовал в преступных планах Тито и его клики...

Председатель суда попытался перебить его, чтобы предотвратить его последующее высказывание. Но Трайчо Костов торопился закончить свое последнее слово:

– Всегда относился... с уважением и почитанием к Советскому Союзу...

В зале суда стало шумно. Состав суда, многочисленные представители государственной безопасности были смущены. Среди подобранной публики наступило оживление. Агенты, охранявшие Трайчо Костова, вцепились в него и старались вынудить его сесть. Только стоявшие близко могли слышать его слова: