К свету

Кеннеди Крис

И, судя по выражению лица Джадсона Хауэлла, должно было пройти немало времени, прежде чем комфорт этой роскошной комнаты притупит его понимание того, что происходит за ее пределами.

– Все, что мы можем сделать, - это лучшее, на что мы способны, мистер президент.
– Тихий ответ Ландерса прозвучал почти сочувственно, - подумал Дворак.
– И наши возможности быстро растут. Секретарь Джейкоби действительно творит чудеса со своей стороны.

Хауэлл кивнул, но его глаза были прикрыты, и Дворак знал почему. Промышленные модули, которые они "прихватили" у шонгейри, начали выпускать посадочные шаттлы, самолеты, сборные аварийные корпуса и настоящий рог изобилия невероятно мощного оборудования. Но Хауэллу и Брайану Джейкоби, его

секретарю промышленности (предыдущее название секретаря торговли было изменено в свете того, как мало реальной "коммерции" существовало на данный момент), пришлось балансировать в мучительном уравнении. Какую часть своего растущего потенциала они могли бы использовать для поддержки немедленных поисково-спасательных операций и какую часть этого они направили на расширение своей общей промышленной базы? Каждый шаттл, который они построили сейчас, был двумя шаттлами, которые они могли бы построить через три месяца, если бы не отвлекли усилия на его строительство сейчас. И насколько сильно им понадобятся эти дополнительные шаттлы, когда по-настоящему наступит зима ... или когда настанет очередь южного полушария быть покрытым снегом и льдом?

И как они объяснили голодающему ребенку в Финляндии, почему сегодня не было спасательного рейса, чтобы доставить его и его семью в безопасное место?

Не в первый раз Дэйв Дворак с неловкостью осознал, что он гораздо больше предпочитает роль советника, а не быть вынужденным на самом деле принимать эти желчные решения. Возможно, он мог бы сделать то же самое, если бы ему пришлось, но он видел, во что на самом деле обошлось их принятие Джадсону Хауэллу, и он был молитвенно благодарен, что его избавили от такой цены.

– Как будто мы вступили в новые темные века, - пробормотала доктор Кауфман.

– На самом деле, это неплохая параллель во многих отношениях, - сказал Дворак.
– Я знаю, что вы имеете в виду, учитывая, насколько мрачно все выглядит сейчас, Нэнси, но у этого есть и другая сторона, потому что люди склонны забывать, что "Темные века" на самом деле не были такими уж мрачными.

Глаза Кауфман расширились в вежливом недоверии, а Дворак покачал головой и откинулся на спинку стула. Это была поза, с которой были слишком хорошо знакомы его друзья и семья, и Жасмин Шерман спрятала улыбку, откинувшись на спинку стула со своей стороны стола, чтобы послушать.

– Когда большинство людей используют термин 'Темные века', они применяют его в... уничижительном смысле, - начал он.
– Они используют это, чтобы описать время в европейской истории, когда жизнь была "мерзкой, короткой и жестокой", если неправильно истолковать фразу мистера Гоббса. Время, когда свет классической цивилизации погас и оставил всех жить в грязной нищете. Но на самом деле это нечестно. Настоящая причина, по которой они называются "Темными веками", заключается в том, что у нас не так много письменных свидетельств о них, по сравнению с другими эпохами. Мы знаем о них не так много, поэтому они для нас "темные". И многое из того, что, как нам казалось, мы знали о них в течение долгого времени, было спроецировано назад, начиная с четырнадцатого века. Правда в том, что то, что мы называем Темными веками, на самом деле было довольно стабильной культурой, которая довольно хорошо удовлетворяла потребности своего общества ... пока в 1340-х годах не пришла с призывом Черная смерть. Как мы только что выяснили для себя, любое общество, которое теряет где-то около половины своего населения, столкнется с проблемами, а Черная чума унесла жизни от семидесяти пяти до двухсот миллионов человек в Европе и Азии всего за шесть лет, между 1347 и 1353 годами. Если уж на то пошло, чистое население земли сократилось где-то с четырехсот пятидесяти миллионов до, возможно, трехсот шестидесяти миллионов в четырнадцатом веке, почти все из-за чумы. На самом деле, потребовалось двести лет, чтобы население вернулось к цифрам, существовавшим до чумы!

– Так что, да, люди эпохи Возрождения,

оглядываясь назад на подобный опыт, называли все, что было по ту сторону чумы, "темным", и их довольно трудно винить. И сейчас мы потеряли чертовски много людей - даже в относительном выражении, в процентах от общей численности населения, гораздо больше в абсолютных цифрах - за гораздо меньшее время, чем когда-либо убивала чума. Так что прямо в эту минуту мы наверняка находимся в середине наших собственных "Темных веков".

В конференц-зале было очень тихо, и он обвел взглядом наблюдающие лица.

– Но вы знаете, что лежало по другую сторону Черной смерти?
– Его глаза снова обвели стол для совещаний.
– Возрождение. Взрыв искусства и литературы - и коммерции, если уж на то пошло, - который непосредственно привел к эпохе науки. С момента падения Западной Римской империи до начала шестнадцатого века - тысяча лет - ничего особо не изменилось с точки зрения технологии, потому что не было никакого давления, чтобы изменить это. Но вы можете сжимать пружину только так долго. Затем это вырывается на свободу, и именно это произошло в эпоху Возрождения и в эпоху Разума. За пятьсот лет мы прошли путь от феодализма до Луны ... все сами по себе.

Тишина была глубже, чем когда-либо, и он пожал плечами.

– Люди, я только по-настоящему начал копаться в истории Гегемонии, но уже могу сказать вам, что ни один другой вид в этой истории никогда так быстро не переходил от пахоты на волах к полетам на ракетных ускорителях в космос. Мы приковали молнию цепью - приковали ее сами - и никто-никто другой никогда не делал этого в столь крошечном окошке. Это мерцание в оке вечности. Но мы это сделали. Мальчики-обезьяны и девочки-обезьяны - мы сделали это. Наши предки выбрались из могилы Черной смерти и проложили траекторию, которая привела бы нас к звездам быстрее, чем кого-либо другого в истории галактики, если бы шонгейри не пытались убить нас всех.

– Им пришлось делать это с нуля, так какого рода ренессанс, по-вашему, мы сможем осуществить, когда наша отправная точка означает, что звезды уже в наших руках?

Он улыбнулся, не сводя глаз с Ландерса и Зуковски, и эта улыбка была холодной и тонкой.

– Эти ублюдки не просто отдали нам свою технологию. Они дали нам чертовски хорошую мотивацию использовать ее - и совершенствовать - чтобы мы могли показать нашим учителям, насколько хорошо мы усвоили урок, когда снова встретимся с ними.

– Отличная работа на сегодняшней встрече, Дэйв, - сказал Джадсон Хауэлл, вручая Двораку пивную кружку.

– Прошу прощения?
– спросил Дворак, склонив голову набок.

– Мне показалось, что ты немного напоминал Уинстона Черчилля.
– Хауэлл сверкнул быстрой усмешкой.
– Он тоже был довольно честным историком, если я правильно помню.

– И одним упрямым сукиным сыном, - добавил Уильям Джефферс. Несмотря на свой выбор выражений, Джефферс всю жизнь был баптистом, который никогда не прикасался к алкоголю, хотя никогда не был ханжой по отношению к людям, которые это делали. Вместо пива он взял банку Чируайн с заботой по-настоящему зависимых людей, которые знают, что их запасы ограничены. Производство безалкогольных напитков не входило в список приоритетов нового правительства, и, несмотря на его популярность в Каролине и Джорджии, Чируайн был доступен в гораздо меньших количествах, чем пиво.

Что, вероятно, говорило что-то интересное о реальных привычках употребления алкоголя в "Библейском поясе", - размышлял Дворак.

– Он был таким, - согласился Хауэлл.
– Он и был таким.

– Никаких размышлений, - сказала Сара Хауэлл, и ее муж посмотрел на нее с еще одной из тех быстрых усмешек, которые так долго были одной из его политических отличительных черт.
– Ты будешь таким же твердолобым, каким тебе нужно быть, Джадсон, - сказала она более мягким тоном.
– Не беспокойся обо всем том дерьме, которое скопилось вокруг тебя, больше, чем это необходимо.