К свету

Кеннеди Крис

– Сказав это, вполне разумно допустить, что вид, на который охотились, вместо того, чтобы он преследовал свою добычу, развил цивилизацию, ориентированную на предотвращение угроз. Насколько мы можем судить, большинство видов Гегемонии построили свои цивилизации и использовали инструменты как способ избежать поедания другими тварями, а не как способ более эффективно охотиться на тварей, которых они хотели съесть. Даже большинство всеядных видов, на которые мне до сих пор удавалось смотреть с таким уклоном, особенно в отличие от кого-то вроде шонгейри, чье полное внимание было сосредоточено на лучших способах охоты или одомашнивания и разведения мясных животных.

– Я могу это видеть, - сказала Льюис.
– Думаю, это в некотором роде неизбежно.

– Как я уже сказал, концепция действительно предлагает полезные выводы. Один из них заключается в том, что минимизация риска и стабильность идут рука об руку, по крайней мере, с точки зрения Гегемонии на вселенную. Я почти уверен, что это играет на руку тому факту, что люди кажутся

гораздо более инновационными, чем Гегемония. Возможно, лучший способ выразить это так: Гегемонии нравится застой, потому что, пока все находится в застое, ничто плохое, скорее всего, вас не удивит. И тот факт, что у них есть подлинная недефицитная экономика, означает, что они могут поддерживать этот статус-кво - эту стагнацию - бесконечно. На них не оказывается никакого давления с целью разработки новых технологий для более эффективного использования ресурсов, потому что у них практически неограниченный запас энергии, а их технология печати позволяет производить все, что им нужно, в практически неограниченных количествах. В Гегемонии будет не так уж много "худых и голодных" видов. Даже шонгейри, которые, очевидно, гордились тем, что идут напролом, будучи "плохими мальчиками и девочками", презиравшими системы безопасности и "трусость" остальной части Гегемонии, по нашим стандартам не были крайне склонны к риску. Насколько это было присуще их собственной психологии до того, как они встретились с Гегемонией, и насколько это было усвоено, возможно, без их ведома, - это еще один из тех вопросов, на которые я даже не могу начать отвечать на данный момент.

– Интересно, - пробормотала Льюис.
– Я не думала о том, что щенки были... одомашнены Гегемонией.

– И я не говорю, что это то, что произошло. Я говорю, что это могло случиться, - отметил Рамос.
– И если это так, то, возможно, именно по этой причине они не увидели преимущества в устранении избыточности в своей военной технике так, как это сразу бросилось в глаза доктору Несбитт.

– Понятно. Продолжай!

– Ну, еще один аспект, который играет на этом стремлении к застою, заключается в том, что технология Гегемонии просто не ломается. Не очень часто и, во всяком случае, не в условиях, похожих на нормальные условия эксплуатации. Отчасти это, вероятно, просто связано с тем, что у них были тысячелетия, чтобы усовершенствовать свои проекты. Однако другая часть - это все те многочисленные уровни избыточности, которые они встраивают во все. Опять же, им это может сойти с рук, потому что их технология достаточно хороша, чтобы в любом случае создать и поддерживать их бездефицитную экономику, но степень, с которой они придерживаются избыточности ради устранения риска - "трусости", с нашей точки зрения, - которая является частью их основной природы и степень, с которой они встроили ее просто для того, чтобы увеличить срок службы конструкции и быть уверенными, что материал не сломается, - это еще один из тех вопросов, на которые мы не можем ответить на данный момент. Я бы подумал, что эти два желания вкупе с тем фактом, что они не планируют выпускать "новую, улучшенную" версию какой-либо из своих технологий в ближайшее время, взаимно усиливают друг друга.

– И, хотя я выдвигаю дикие гипотезы на основе практически несуществующих доказательств, я мог бы также предположить, что чрезвычайно долгая продолжительность жизни, которую делает возможной антигероновая терапия Гегемонии, вероятно, является еще одним фактором, позволяющим избежать риска. Я имею в виду, что если вы потенциально собираетесь прожить еще шестьсот или семьсот лет, у вас может возникнуть небольшое сомнение в том, стоит ли подвергаться риску, которого можно избежать.

– Имеет смысл, - пробормотала Льюис.

– Это одна из причин, по которой я не решаюсь вкладывать в это слишком много уверенности, - сказал Рамос.
– Всегда слишком легко влюбиться в свою собственную безупречную логику.

– Я буду иметь это в виду, - сухо сказала Льюис.

– Хорошо.
– Рамос ухмыльнулся, затем пожал плечами.
– С другой стороны, ваш вопрос обо всех функциях безопасности в их технологиях, вероятно, указывает на еще одно различие между нашим мышлением и ими, которое, я думаю, может напрямую вытекать из нашей более короткой продолжительности жизни и того факта, что у нас не было такого уровня технологий, как у них, в течение тысяч и тысяч лет. Я думаю, что на самом деле мы, возможно, более ... нетерпеливы, чем они. Исторически сложилось так, что у нас не было времени гореть так, как у них. Некоторые из наших человеческих культур, например, китайская, мыслили в терминах поколений, но мы всегда были ограничены тем, чего мы можем достичь, даже в рамках какой-то стратегии поколений, за время наших личных временных окон. У нас не было всех столетий, которые есть у видов Гегемонии, поэтому мы больше торопимся довести дело до конца.

– И еще одна вещь, которая у нас есть - по крайней мере, прямо сейчас, - чего у них нет, заключается в том, что, во-первых, мы привыкли к вещам, которые ломаются, и, во-вторых, кривая наших знаний вот уже пару столетий резко изгибается вверх вместо того, чтобы выровняться примерно в то время, когда... здесь, на Земле появился кроманьонец.

– Я думаю, что могу видеть часть кривой знаний, но неужели ломать вещи - это преимущество?

– В некотором смысле. Послушайте, Несбитт говорит, что антигравитационный блок, который они установили

в своих наземных транспортных средствах, был рассчитан на то, чтобы работать безотказно более четырехсот лет, как, по-моему, она сказала. Я не могу представить себе ничего более сложного, чем солнечные часы - и уж точно ничего с движущимися частями, - как любой человек не мог бы ожидать, что это вообще будет работать более четырех столетий, не говоря уже о том, чтобы без единого сбоя. Однако это именно то, чего, по-видимому, ожидает Гегемония. Итак, если я собираюсь купить космический корабль, который, несомненно, прослужит между отказами еще дольше, чем наземный транспорт, я собираюсь оставить его на некоторое время, и я собираюсь сделать так, чтобы он не ломался. Это означает, что у меня нет установки на "замену". На самом деле, у меня прямо противоположное "замене" мышление. И поскольку это мое основное мышление, мое отношение к технологиям и вселенной в целом, я собираюсь продолжать создавать вещи, которые удобно вписываются в нее.

– Затем вы смотрите на тот факт, что им так долго не нужно было ничего менять. Я не шучу, когда говорю, что они все еще используют, по сути, ту же технологию, которая была в их распоряжении девяносто или сто тысяч наших лет назад. Это работает, это отвечает их потребностям, и нет никаких причин улучшать это. И поскольку у них нет причин улучшать его, у них есть еще больший стимул строить его надолго. Но у нас так долго не было зрелой, стабильной технологии. Черт возьми, я не такой историк, как госсекретарь Дворак, но не думаю, что у египтян так долго была зрелая, стабильная технология для чего-либо отдаленно подобного! Поэтому, когда мы смотрим на технологию, мы автоматически предполагаем, что модель этого года устареет к следующему году, и наш опыт подтвердил это предположение. Мы не на вершине холма, не стоим на плато. Мы все еще взбираемся на холм, и мне как психологу будет очень интересно посмотреть, не станем ли мы сами жертвами того же менталитета статус-кво, когда наконец догоним Гегемонию и входящие в нее расы. Насколько наша "лучшая модель в следующем году" зависит от того факта, что наши нынешние институты и структуры убеждений развивались в среде, где это буквально верно, и насколько это присуще человеческой природе? Я думаю, это снова тот старый аргумент "природа против воспитания".

– Интересно, - снова сказала Льюис, задумчиво поджимая губы.
– Однако я скажу вам вот что, Маркус - нам, черт возьми, лучше не менять свое мышление до тех пор, пока мы не придумаем, как надрать задницу Гегемонии!

– Да, я вижу, где это было бы плохо, - согласился Рамос.

– Однако это определенно то, о чем следует помнить, - продолжила она, - и не только в том, что касается повышения эффективности их аппаратного обеспечения. Например, это представление Несбитт о том, что создание гравитации, а также антигравитации входит в сферу применения технологии уровня Гегемонии. Она до сих пор ничего не нашла в их базе данных о том, как это сделать, но мы все еще только нащупываем поверхность, и она и Джексон обнаружили несколько интересных возможностей. Им пришлось передать их другой команде прямо сейчас - мне нужно, чтобы они делали именно то, что они делают, по крайней мере, до тех пор, пока Брайан Джейкоби не запустит "Инвиктус" и "Провокатио" на максимальную, предельную мощность. Но я думаю, нам нужно подвергнуть сомнению каждый отдельный вывод в общепринятой теории и практике Гегемонии. Если мы те "обезьяньи мальчики и девочки", о которых постоянно говорит Дворак, тогда нам нужно искать каждый "о, блестящий" момент, который мы можем найти. Как вы сказали, насколько нам известно, Гегемония обладала высокоразвитой технологией более ста пятидесяти тысяч лет. Должно быть, за все эти годы было похоронено немало "неиспользованных дорог". Я думаю, нам пора начать сворачивать с проторенной дороги.

– В целом, я согласен с вами, - сказал Рамос через минуту.
– Однако я хотел бы напомнить вам, что раньше печаталось по внешним краям карт.

– Карт?
– Льюис подняла обе брови.

– Карты, - подтвердил Рамос.
– Раньше они говорили: "Здесь водятся драконы", и - как мы знаем - они ошибались на этот счет. Хотя, возможно, Гегемония не всегда ошибается, и я действительно, действительно не хочу, чтобы меня съели какие-нибудь драконы.

XIII

РЕДЖАЙНА,

САСКАЧЕВАН,

КАНАДА

– Итак, что, по-твоему, я должен ему сказать?
– спросил премьер-министр Джеремайя Агамабичи.

Он стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел через окна конференц-зала на север, через Законодательную аллею, в сторону ландшафтных деревьев садов королевы Елизаветы II. Он мог просто видеть статую королевы верхом на бирманской лошади и почувствовал знакомый приступ горя и сожаления о том, что случилось с ней и ее семьей, когда кинетическое оружие обрушилось на Лондон. По крайней мере, король Генри и королева-консорт в то время находились в Южной Африке, так что там все еще была королевская семья, хотя новый король был без связи, пока то, что осталось от Канады, пыталось решить, кто должен быть премьер-министром. Агамабичи все еще не был уверен, как он оказался в этом офисе. Несмотря на то, что он почти сорок лет проработал в политике, он никогда не предполагал, что переедет на Сассекс-драйв, 24.