К верховьям неведомых рек
Шрифт:
— Это безобразие! — Она останавливается, поворачиваясь к директору.
— Мы учтем ваши пожелания, — холодно отвечает директор, и я замечаю, насколько он похож на Кирана. Просто его повзрослевшая копия, которая с годами стала, пожалуй, еще лучше. По маминому взгляду вижу — она тоже оценила.
— Вы уже не учли, — отрезает она, а я понимаю. Мама знает про Давида!
Вжимаюсь в стену и жду, когда мама и директор уйдут из коридора. Остаток разговора не слышу. Там что-то про деньги. Благотворительные взносы! Просто
Дожидаюсь, когда эти двое скрываются за дверями кабинета директора, и выскакиваю из своего укрытия. Несусь по лестнице, едва касаясь ступеней. Дыхания не хватает, оно вырывается со свистом, но я не замедляюсь и выбегаю в длинный холл, ведущий к выходу.
Навстречу из-за поворота выскакивает какой-то задумчивый парень с громоздкой папкой в руках. Я задеваю его плечом, и, не извинившись, несусь дальше.
— Э-э-э! Не так быстро! — ворчит он, роняя бумаги. Листы взлетают вверх, приходится уворачиваться еще и от них.
— Ну, прости! — бросаю я и мчусь дальше, кажется, оставив отпечаток грязного ботинка на одном из конспектов. Пожалуй, мне даже немного стыдно.
Парень ругается мне вслед, но я уже далеко. Сердце колотится в висках, ритм совпадает с ударами каблуков по плитке.
Холл первого этажа залит светом, пробивающимся через готические витражи. Синие и красные блики ползут по стенам, как призраки. Тени от колонн тянутся к моим ногам, будто пытаются удержать.
Выбегаю на улицу — ветер бьёт в лицо, смешивая запах соли, моря и пепла. Где-то вдалеке жгут костер.
До отправления парома остаются считаные минуты. Горло сжимает, словно удавка сжимает спазм. Ненавижу Джаспера! Он победил, лишил меня последней надежды вырваться из этого ада, но я все равно бегу к парому, в надежде хотя убедиться, что у Давида все хорошо. Матери я не доверяю, и ее присутствие здесь не сулит ничего хорошего. Кстати, как планирует выбираться с острова она? Впрочем, с ее деньгами и связями, думаю, это не проблема. Только вот ее передвижения будут храниться в строжайшей тайне. Глупо рассчитывать, воспользоваться ее транспортом для побега.
Когда добегаю до берега, паром ещё стоит у причала — чёрная громадина, плюющаяся дымом из трубы. Если вцепиться в поручни, рвануть вперёд сквозь толпу… Но даже если впрыгну на палубу в последний момент, это ничего не изменит. Меня просто выкинут за борт. Я могу только смотреть, как отходит от берега моя последняя надежда.
На палубе мелькают чужие лица: старик в помятой шляпе, девушка с рыжими косами, матросы в заляпанных маслом робах. Давида не вижу. Только чайки кричат над водой, будто смеются.
Подбегаю к самой кромки воды, камни скользят под подошвами. Паром уже в метре от причала — ржавый борт скрипит, волны шлёпают в щель между ним и досками. Вода воняет тиной и мазутом. На палубе Элис стоит спиной,
Понимаю её. Сама бы рванула без оглядки, если б не…
Снова всматриваюсь в пассажиров. Вижу широкую спину в кожаной куртке, и на миг сердце замирает, чтобы потом пуститься вскачь. Но мужчина поворачивает. Это не Давид. Старше, да и куртка потрепанная, наверное, кто-то из местных.
Делаю шаг назад, все же не отрывая взгляда от парома, и тут слышу душераздирающий крик, откуда-то со стороны маяка. Обернувшись, вижу, как чайки испуганно взмывают вверх
Поворачиваю голову и вижу, что у маяка подозрительно быстро начинает собираться толпа.
Бегу на крики, уже понимая, что там меня не ждет ничего хорошего.
Когда я пробиваюсь сквозь расступившихся людей, передо мной открывается ужасная картина. У подножия маяка, среди острых черных камней, на мелководье лежит распластанная женская фигура. Она лежит лицом вниз, светлые волосы, мокрые и потемневшие, раскиданы, как морская трава. Руки вывернуты под неестественным углом, пальцы скрючены, будто в последний момент она пыталась за что-то ухватиться.
даже отсюда я прекрасно вижу — это Дебора.
Это ее одежда. Этот стиль трудно с чем-нибудь спутать. В горле пересыхает, а в животе сжимается ледяной ком. Я непроизвольно зажимаю рот ладонями, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Ноги сами делают несколько шагов назад, будто пытаясь увести меня от этого кошмара.
Мы не были дружны, более то, я ее не любила… но маяк самоубийц… Зачем она так? Что вообще произошло?
Вокруг слышатся рыдания, чей-то истеричный смех, переходящий в плач. Кто-то кричит, зовет на помощь. Подбежавшие охранники пытаются оттеснить студентов, но толпа только растет, люди лезут вперед, чтобы увидеть жуткую находку.
Когда один из охранников, бледный как мел, переворачивает тело, лежащее на мелководье, раздается новый, пронзительный вопль ужаса. То, что должно было быть лицом Деборы, теперь — кровавое месиво. Кожа будто изодрана в клочья, обнажая мясо и кости. Выглядит так, словно кто-то… нет, что-то методично склевало ее лицо, оставив только жуткую, пульсирующую массу.
Мир вокруг меня плывет, ноги подкашиваются. Я чувствую, как тошнота поднимается новой, неудержимой волной. Не в силах больше это выносить, я разворачиваюсь и бегу, спотыкаясь о камни. В голове стучит только один вопрос: зачем Дебора это сделала и кто ее так изуродовал? А главное, зачем? Или… это просто случайность? Мог ли такое сотворить Карго? Он же буквально бредил глазом? Не хочу об этом думать. Не могу.