К востоку от Эдема. Том 2

Стейнбек Джон Эрнст

— О том, какое там представление, — еле слышно произнес Кейл.

— Ну да, точно. Придем, сам увидишь. Глаза на лоб вылезут. Знаешь, что они у Кейт выделывают?

Кейл шел, чуть поотстав от Кролика, чтобы тот не очень его разглядывал. Кролик рассказывал, что они там выделывают, а Кейлу было противно. Противно не от того, что выделывают девочки, это казалось просто глупо, а противны глазевшие на них мужики. Свет от фонарей падал на раскрасневшуюся физиономию Кролика. Кейл представлял себе их ухмыляющиеся рожи.

Они

прошли запущенный палисадник и поднялись на некрашеное крыльцо. Хотя Кейл был достаточно росл для своих лет, он приподнялся на цыпочки. Сторож не стал его разглядывать. В полутемной комнате с неяркими, низко опущенными лампами он затерялся среди возбужденных от ожидания мужчин.

3

Кейл давно привык собирать все, что видел и слышал, как бы в секретную копилку, прятал в своего рода кладовку, откуда в любую минуту мог взять понадобившийся инструмент, но после посещения публичного дома он испытывал отчаянную потребность поделиться с кем-нибудь впечатлениями и попросить совета.

Как-то вечером за стрекотом своей пишущей машинки Ли различил негромкий стук в дверь. Это был Кейл.

Подросток присел на краешек кровати, а худощавый Ли опустился в свое кресло, удивляясь удовольствию, какое он получает от него. Он сидел, сложив руки на животе, — типичная поза китайца, не хватало только халата с широкими рукавами, — и молча ждал. Кейл уставился в пустоту над его головой, потом заговорил негромко, быстро:

— Я знаю, где моя мать и чем она занимается. Я ее видел.

Китаец лихорадочно сотворил в уме молитву, призывая Всевышнего на помощь.

— Что ты еще хочешь узнать? — сказал он осторожно.

— Думаю вот. А ты скажешь правду?

— Обязательно.

Вопросы роились и путались в голове Кейла, сбивали с толку. Он не знал, что спросить.

— Отец знает?

— Знает.

— Почему же он говорил, что она умерла?

— Жалел вас.

Кейл подумал.

— Может, он что-нибудь такое сделал, и она ушла?

— Он любил ее всей душой и телом. Отдавал ей все.

— Она выстрелила в него?

— Да.

— Зачем?

— Он не хотел ее отпускать.

— Он не обижал ее?

— Никогда — я бы знал. Не мог он ее обидеть.

— Зачем она это сделала, Ли?

— Не знаю.

— Взаправду не знаешь или не хочешь сказать?

— Взаправду не знаю.

Кейл так долго молчал, что пальцы у Ли вздрогнули и сами собой сжали запястья. Он овладел собой, лишь когда подросток заговорил снова. В голосе его теперь слышалась мольба.

— Ли, ты ее хорошо знал. Какая она?

Ли вздохнул с облегчением, руки у него разжались.

— Тебя интересует мое личное мнение? Я могу ошибаться.

— Ну и пусть!

— Видишь ли, мой мальчик, я много думал об этом и все же не понял ее до конца. Она остается для меня загадкой. Что-то отличает ее от других, так мне

кажется. Чего-то недостает ей — может быть, доброты, может, совестливости. Человека понимаешь только тогда, когда чувствуешь его в себе. А я ее совсем не чувствую. Вот начинаю думать о ней и весь будто немею. Так и не разгадал, чего она хотела, к чему стремилась. Она полна какой-то злобы, но откуда она, эта злоба, и против чего — не пойму. И злоба какая-то особенная, нездоровая. Бывает, человек сердится, а у нее одно бессердечие. Не знаю, правильно ли я делаю, что говорю такие вещи.

— Я должен знать.

— Зачем? Тебе стало от этого легче?

— Нет, тяжелее. Но я должен все знать.

— Верно, — вздохнул Ли. Вкусивший правды должен знать ее до конца. Но я сказал все, что знаю сам. Больше мне добавить нечего.

— Тогда расскажи мне об отце.

— Это гораздо проще… — начал было Ли. — Как ты думаешь, нас никто не слышит? Давай говорить тише.

— Ну, рассказывай же!

— У твоего отца непомерно развиты те самые качества, которых нет у его жены. Он так добр и так совестлив, что его достоинства оборачиваются против него самого, понимаешь? Ему трудно жить.

— Что он делал, когда она уехала?

— Ничего не делал. Он умер. Нет, он ходил, дышал, спал. Но внутри у него все омертвело. И только совсем недавно ожил.

Какое-то новое, незнакомое выражение появилось на лице Кейла. Глаза у него расширились, а резко очерченные и обычно стиснутые губы слегка разжались и как бы подобрели. И тут в первый раз, к своему изумлению. Ли разглядел в его облике черты Арона, хотя тот был светлый, а этот смуглый. Плечи Кейла подрагивали, как под тяжелой ношей.

— Что с тобой, Кейл? — спросил Ли.

— Я люблю его, — выдавил тот.

— Я тоже, — сказал Ли. — Если бы не любил, я не смог бы так долго жить с вами. Твой отец непрактичен, и житейской хватки у него нет, но он замечательный человек. Может, самый замечательный из всех, кого я знал.

Кейл вдруг встал.

— Спокойной ночи. Ли.

— Погоди, погоди! Ты кому-нибудь говорил?..

— Нет.

— И Арону тоже?.. Ой, что я спрашиваю, конечно, не говорил.

— А если он сам узнает?

— Тогда поддержи его, помоги. Подожди, не уходи! Другой раз, может, не придется вот так, по душам. Или сам не захочешь — тебе будет неприятно, что я посвящен в твой секрет… Скажи откровенно — ты на нее озлобился?

— Я ее ненавижу.

— Я потому спросил, — произнес Ли, — что твой отец не озлобился. Он только сильно печалился.

Кейл медленно пошел к двери, глубоко сунув руки в карманы, потом резко обернулся.

— Ты вот сказал: когда понимаешь человека по-настоящему. Я знаю, почему она уехала, и поэтому ненавижу ее. Я все знаю, потому что… потому что это есть во мне самом. — Голос Кейла дрогнул, он опустил голову.