К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
Шрифт:
Я, сельский учитель Иван Иванович, полагаясь еще на опыт Гёте и тех тысяч безвестных поэтов, которые оставили для десятков поколений несравненные песни, что стали народными, днесь свидетельствую вам: единственное чувство, которое возносит человека над неживой и живой материей, - не страсть, а любовь.
Ой ты, дивчина,
С кем обручили?
Что же ты снова
Ходишь кручинясь?
Да какое тут к чертовой матери половое влечение, если: "Ой знаю, знаю, кого кохаю, тiльки не знаю, з ким жити маю!.."
Святая
Вот эта высокая неудовлетворенность и стремление к небывалой красоте и совершенству и является, по-моему, человеческой любовью.
И так восстает одухотворенность человеческих эмоций против своей противоположности - купли-продажи человека и всяческих там желез внутренней секреции с их животным адреналином.
Один только голос прекрасной голубки Нины Витольдовны для меня радость и праздник, и никогда, даже в мыслях, я не смел видеть в ней человеческую самку.
Красота - мужественность, слабость - сила, нежность - твердость - вот единство тех начал, что порождают любовь и песню.
Продолжение рода - это дело семьи, и женщина радостней понесет от любимого человека, нежели от постылого. А скольких я знал таких, которые готовы были родить детей от одного, а любить другого.
Хотя лицемерная человеческая мораль имеет основания называть это распущенностью.
И если можно заставить женщину родить от тебя детей, то любить ее не заставишь. А именно этого добиваются ревнивцы и ревнивицы.
Вот отсюда и извечная тоска любви.
Вольно любились,
Вольно встречались
Дайте пожить мне,
Дайте пожить!..
Не ловите меня, люди, на слове. Я век прожил с одной, рядом с ней, должно быть, и умру, а люблю и буду любить, вечно буду любить другую, тоскливо буду любить, безнадежно, умирая, сгорая на малом огне, - никто не вытравит из моей души тоски о прекрасном. Можно быть последним рабом и свободно любить Принцессу Вселенной. Только любовь делает человека свободным!..
С умилением и большой грустью иду я на свадьбу, когда меня приглашают туда. Умиление - это надежда: а вдруг настоящая любовь, небывалая страсть объединила два сердца?.. А грусть - ой, пожалуй, нет, - объединили чьих-то волов с чьими-то овечками, чей-то сундук, который нужно прижать коленом, прежде чем закрыть, с чьими-то кожухами - красными да белыми, объединились чьи-то широкие ладони, способные при жатве ухватить стеблей ржи с четверть снопа, с чьими-то широкими раменами, которые выносят по ступеням в мельницу восьмипудовые мешки зерна, объединили чьи-то широкие бедра, чтобы, покряхтев, могли родить ребенка под копной, с чьей-то могучей мужской силой, способной творить чудеса от заката до восхода солнца. Неужели только это, неужели?
Пока что, пожалуй, так. Ведь из десятков тысяч песен прошлого не найдете ни одной о счастливой семейной жизни. Все ожидания
Но верю: придет золотой век человечества, а с ним и красота любви!
С такими мыслями и чувствами я выслушивал Яринку Корчук, которая со своей подружкой Марией Гринчишиной пришли приглашать нас на свадьбу.
Мария, как всегда, была немного насупленная, и поэтому свадебный наряд старшей подружки невесты не придавал ее лицу праздничности, и вся она была как в воду опущенная. Я понимал ее: парубок Теофан, уходя в армию, не обручился с ней и она конечно же завидовала Яринкиному скороспелому счастью.
Невесту я узнавал и не узнавал. До сих пор считал ее ребенком, своей бывшей ученицей, а сейчас передо мной высокая тонкая девушка, а длинная, почти до щиколоток, яркая юбка, затянутая в талии, делала ее еще более высокой и гибкой. И хотя бархатная жилетка была рассчитана "на вырост", под ней не угадывалось пышности, - ребенок, да и все тут... И склоненная долу головка в венке и лентах, и в глазах смущение - еще не привыкла к своему положению осчастливленной браком, и румянец на щеках - скорее от стыдливости, чем от пышущего здоровья - тоже все детское и почти школярское и в то же самое время с претензией на взрослую солидность. Но от нее вполне можно было услышать и такое: "Иван Иванович, можно мне поскорее выйти?"
Но нет, это уже самая что ни на есть настоящая невеста, вот она резким своим голоском оттарабанила, словно хорошо заученный урок:
– Добрый день всем в хате просили батько и мати и я прошу вас Иван Иванович и Евфросиния Петровна на хлеб на соль на свадьбу!
Обсыпала нас, как горохом, этими словами - без знаков препинания, ни разу не сбившись и не передохнув.
"Ставлю тебе, детка, "неудовлетворительно" за выразительность чтения", - хотелось сказать ей, но шишка была уже на столе, Евфросиния Петровна целовала девушек в щеки, и я с грустной улыбкой тоже приложился губами к холодным и терпким девичьим лицам.
Достал с полки бутылку сливянки, налил в две чарочки между растопыренными пальцами и, позвякивая ими, поднес гостьям.
Яринка лишь прикоснулась к чарке выпяченными губками и поставила сливянку на стол. Мария, глянула на меня исподлобья, выцедила чарку до дна, смачно чмокнула губами. Потом девушки резко повернулись и, путаясь друг у друга в ногах - так спешили, тоже от смущения, - выскочили в дверь.
Наружи девушки, ожидающие невесту, встретили их песней:
Шли дружки рядом