К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

Миняйло Виктор Александрович

С вишневыми кнутовищами сходились к сельсовету средние хозяева. С насмешливой снисходительностью косились на коммунаров, - глянь, глянь, вон Василина, как новая копейка, а Баланов наймит не иначе как с пряником во рту, - щурились от крепкого самосада и от удовольствия, что сегодняшний земельный передел их мало касается.

В церковной процессии впереди колыхались сельские богачи. Во взглядах - притворная святость, злое терпение, ехидная мудрость людей, знающих больше других. Что-то будет. Будет.

Церковная процессия словно

бы случайно останавливается напротив сельсовета. Металлические, неживые голоса хора дурманящим дымом стелются над выгоном. Богачи суетливо крестятся. Будет. Будет...

Средние мужики озираются вокруг - чтобы не первому и не последнему, осторожно касаются козырьков. Нам и так, нам и сяк, наше дело - сторона.

Покрасневшие от решительности, коммунары остаются в картузах. И знамя растет, вырастает над ними - их человеческая красная хоругвь как знак готовности к бою.

Хоругви.

Знамя.

Хор стихает.

Будет. Будет. Будет...

Незаметно переглядываются богачи. Ничего не знаем. Ничего не ведаем. Ничего не скажем.

И совсем тихо, словно нашкодив, проходит процессия дальше.

Тесной гурьбой, со знаменем впереди, направляются коммунары в поле. За ними постепенно, как увлеченный разлитой речкой, плывет народ. Будто отважные воробьи среди грачей, снуют в толпе дети.

Из балановского двора выезжает подвода, нагруженная длинными вехами и приземистыми межевыми столбами.

Втиснутая в узенькие улицы, как вода в мельничный лоток, течет толпа.

Хоругви заплывают в притвор, деды торопливо ставят их в уголок и семенят по домам - выпить и закусить чем бог послал. И это желание такое нестерпимое, что даже ктитор Прищепа не остается с клиром наводить порядок в церкви.

Будем... И еще раз будем. Первая - колом. Вторая - соколом. Третья мелкой пташечкой.

За что мир погибает?

Через коммуну, кум, через коммуну.

В колья их. В кровь. До погибели.

Нельзя. За ними власть. Хазяи говорят не так... а вот так... И землемер, ученый человек, так он...

Тише... тише...

Надвигается на поле вторая волна. Черная.

За селом, там, где половецкие земли стыкуются с буковскими, все село сбилось в единую толпу.

Изрядная гурьба половцев, смущенно посмеиваясь, подходит к буковской земельной комиссии.

– Здравствуйте вам, на меже.

Да, видных мужиков избрала половецкая община своими представителями. Ростом - добрых футов по шесть да еще с дюймами, растоптанные босые ножищи, ручищи - хоть бочку под мышку бери, кулаки - как арбузы, а вышитые манишки на рубахах шире, чем у бедного полоска поля.

Негнущимися пальцами с кремневыми ногтями медленно достают люльки, неторопливо закуривают, сторожкими взглядами ощупывают буковцев и только потом вытаскивают бумаги со здоровенными сельсоветскими печатями - свои удостоверения.

Не такими спокойными хотелось бы видеть буковским богатеям этот половецкий сброд... Пришли

по чужую землю - кланяйтесь в ноги, сучьи дети, может, и сжалятся хозяева над вашей вековой нуждой, повздыхав, поступятся каким-нибудь десятком десятин - из панской земли, раз уж так власть настаивает... А то стоят, задрав головы, щурятся от дыма, а может, и от язвительной улыбки... Двести десятин отхватят широкоштанные разбойники. И наплодят на тех десятинах столько половецкого отродья, что спустя несколько лет опять надвинутся - отдавайте еще, дурные буковцы!.. А, нет на вас поветрия!..

Два парубка из эскорта землемера волокут мерную цепь. Каждый раз по десять саженей отходит к Половцам. И какой земли!.. Ну, хватит уже, хватит, имейте совесть, закапывайте столб!.. Не слушают... уже пять раз по десять саженей оторвано от самого сердца... Пятнадцать... восемнадцать. Утирают лбы парубки - все время приходится нагибаться и распрямляться, втыкая на концах цепи железные колышки-шпильки.

Копают яму для столба. Под столб кидают серый камень - "нетленный предмет", разворачивают столб вырезом на лес, прикапывают возле него высокую веху с лохматой головушкой - пучок соломы, окапывают курган, землемеровы парубки садятся на подводу, а все остальные пешком двигаются к лесу, - там должен быть второй столб.

Зло посматривают буковцы на половецких, к которым подходят все новые и новые односельчане - старые и малые.

– Дал бог нам счастье!

– Не бог, а соввласть!

– Ну что, насытились?

– Может, вам еще и табун коней? Стадо коров? Отару овец?.. Хозяйничать так хозяйничать!..

– Ничего, сами разведем. На земле, что нам соввласть дает.

– Хорошо давать из чужого кармана. Чего нет у меня, на тебе, Сеня!..

– А ты там не дюже-то, контра!.. Вам, почитай, всю бубновскую усадьбу отдали!

– Отдали, да из рук не выпускают. У кого и боронка "зигзаг" была, так и ту отобрали на коммунию!

– А в коммуне - не ваши?

– Там сплошь голодранцы!

– Поговори, поговори! Глитай!*

_______________

* Г л и т а й - кулак, мироед (укр.).

– Ты свое глотай, а на чужое рот не разевай!..

– Петро, чего ты с ним завелся? Пошли его к черту. А не отстанет посади на ладонь и сдуй!

Сердились. Бурчали. Сжимали зубы. Искоса поглядывали на мрачного Полищука, который шел рядом с учителем.

– Хороши и эти!
– кивали в сторону председателя сельсовета и Ивана Ивановича, председателя земельной комиссии.
– Сами не робили на земле и отдают бездельникам, еще и посмеиваются: "Мужики будут жать, а мы будем есть!"

– Ничего, найдется и на них... Вон говорят добрые люди... хазяи... тише... тише...

К толпе подходило все больше половецких.

– Бог в помощь, люди добрые!

– Только вашей помощи и ждали, чтоб вы нас обобрали!

– Половецкие оборванцы!