Кабахи
Шрифт:
— Уже ведь расчистили ваше поле, Напетвари, — отчего им там не играется?
— В Напетвари нагнали машин, будут гараж строить.
— Кузницу построили, теперь гараж… Дела, что ли, в колхозе нет? Людей где взять? Кто строить-то будет?
— Не видал разве — сегодня школьники вместе с учителями целый день камни на Берхеве собирали и песок через грохот просеивали.
— Это, говорят, для нового клуба.
— А разве тот песок, что пошел на кузницу, не для нового клуба был заготовлен? — посмеивался Топрака. — Этот Нико из чертовой утробы вылез. Уж он
— Я вот чему удивляюсь — как это взрослый, ученый человек связался с деревенскими сопляками? Дед у него человек работящий, отец, царство ему небесное, тоже был труженик, старший брат, помните, смотрел за скотиной так, как наш доктор за людьми. Что ж это ему втемяшилось? Уж не спятил ли?
— Так он ведь тут на отдыхе, Абрия, — заступился за Шавлего садовник Фома. — Отдохнет, уедет в город и ученым станет — нам же честь!
— Ученых на свете полным-полно. Гребут деньги лопатой и пишут в книгах: овсяница — сорная трава, вредна для посевов. Как будто я сам не знаю! На кой черт мне в книжках про овсяницу читать? Если хочешь помочь, выходи в поле и работай бок о бок со мной.
— Ежели, значит, к слову сказать, разве они вывезут за этот год столько камня из Подлесков? — усомнился Ефрем. — Ведь туда свален весь камень, собранный по приказу покойного Титико, еще когда мы расчищали землю выше Гичиани. Эти кусты так глубоко вросли в землю и так оплели камни корнями, что там и червяку не протиснуться.
— Да они не вручную собираются кусты корчевать — бульдозер хотят привести. Для того и дорогу проводят.
— Ну, если они приведут бульдозер и расчистят все Подлески, так там на четыре игровых поля места хватит.
— Если они такое дело сделают, в Подлесках прибавится не меньше пяти гектаров пахотной земли.
— Третьего дня нашему агроному захотелось Подлески осмотреть. Поднялась на гору, а тут как раз тропинку взрывчаткой подорвали. Говорят, до самого вечера пришлось там проторчать бедняжке Русудан.
— Кто тебе эту басню рассказал, Габро? Стала бы Русудан сидеть там весь день! Как только она показалась на горе, бросился туда мой Шакрия и помог ей спуститься. А она, как добралась до Берхевы, отблагодарила его своей плеткой. Шакрия говорит — уж я, мол, не стал дожидаться, пока она второй раз меня угостит, и припустил по гальке, как по асфальту.
— Ну и девка! — смеялся Фома. — Доброго молодца за пояс заткнет.
— Хоть бы она скорее развела побольше этой ветвистой пшеницы, или как ее там, чтобы трудодень чего-нибудь стоил.
— Почему она замуж не выходит, чего дожидается? Свет ведь не на одной только пшенице да кукурузе вертится!
— Закро ей не мил, а другие боятся его и на версту к ней не смеют подойти.
— Да и не похоже, чтобы она сохла по кому-нибудь.
— Может, есть у нее присуха в Тбилиси?
— Не думаю. Давно уж она туда не ездила, да и оттуда никто не приезжал. А уж если кто такую девушку полюбит, верно, и дня вдали от нее не выдержит!
— Да, хороша девушка, уж так хороша! И ведь родится же на свет такое дитя
— Не девушка, а золото, чистое золото! И колхозное дело ведет на совесть, и этот бывший генеральский сад с домом содержит в самом лучшем виде, — рассыпался в похвалах Фома.
— А уж как добра — прошлую зиму несчастная Сабеда только благодаря ей и перемоглась!
— А Миха она отцовские брюки с рубахой подарила.
— Кстати, слыхали вы, — говорят, этому чудаку Миха в винограднике ангелы явились. Плясали будто бы с кадилами в руках. А наутро ни одной груши на дереве не осталось.
— Небось пьян был старикашка!
— Померещилось.
— Ах, козлиная борода! Врет Миха, груши-то они с невесткой тайком собрали. Марта их потом корзинами на базар таскала.
— Миха и раньше что-то такое рассказывал. Помните — будто бы черт к нему привязался, выскочил ночью из кустов на Берхеве.
— Врет он, кто ему поверит? Нет никаких чертей, все это выдумки!
— А ну-ка об этом Топраку спроси! — Хатилеция смачно сплюнул в сторону и стал снова набивать трубку. — Расскажи- ка, Топрака, как на пути из Ахметы черт вскочил к тебе на арбу, повернул буйволов в сторону Хорхелы и привел к обрыву?
— Тьфу, чтоб ему сгинуть и пропасть навеки без следа! У Сачальского моста было дело. Догнал меня кто-то, вскочил на арбу и говорит: «Тебя все равно в сон клонит, давай мне хворостину, я проведу арбу». А у меня в самом деле глаза смыкаются — поленился даже спросить, откуда он меня знает. Отдал я нечистому хворостину и прилег сзади на арбе. Вдруг слышу — вода шумит, и сон сразу с меня соскочил. А надо сказать, что перед тем в горах шли дожди, и вода в Алазани высоко стояла. Вскочил я и вижу — этот мой «знакомец» ведет арбу по самому краю скалистого обрыва. Схватился я за кинжал и говорю: «Постой-ка, дай я к тебе поближе подсяду». А он сбросил хворостину, соскочил с арбы и пропал — сквозь землю провалился.
— Привет почтенному собранию! Что это вам тут плетет Топрака?
Ефрем встал навстречу председателю колхоза.
— Присаживайся, Нико.
— Сиди, сиди, Ефрем, я тороплюсь, а то бы охотно посидел, поболтал тут с вами. — Нико засунул руки в карманы и широко расставил ноги. — Габруа здесь?
— Здесь я. Что случилось?
— Твоя жена тебя ищет. Что-то она в последнее время без тебя скучает.
— Хи-хи-хи, — засмеялся Датия. — Нет, уж я не состарюсь до того, чтобы жена сама ко мне приставала.
Габруа нехотя встал и побрел за председателем.
Топрака поковырял палкой землю перед собой и негромко позвал:
— Нико, погоди минутку!
Председатель колхоза обернулся:
— Что, Топрака, не все еще рассказал?
— Есть в Индии особенные орехи — огромные дэвовы орехи. Подберется к такому ореху тощая, изголодавшаяся мышь, прогрызет дырку в скорлупе, заберется внутрь, выест сердцевину и разжиреет.
Нико терпеливо ждал окончания притчи, но Топрака, свесив над рукоятью палки белую бороду, невозмутимо молчал.