Кабахи

Мрелашвили Ладо

— Вот как? — изумился председатель. — Это что-то новое! Я привык слышать в этом кабинете только просьбы о помощи. Какой добрый ангел надоумил вас предложить мне помощь?

— Что тут удивительного, дядя Нико? Разве мы никогда не помогали колхозу?

— Конечно, помогали, но все же удивительно. Обычно мне приходится упрашивать директора, а тут он сам протягивает мне руку…

— Разве песок для клуба мы просеяли не по своей воле, без всякой вашей просьбы? — улыбнулась Нино.

— Правильно, просеяли — и спасибо вам за это. Песок очень нам пригодился.

— Пригодился, только не по назначению.

— Эх, доченька, раз вы решили порадовать меня, так уж не забывайте: то, что мне поднесли, стало моим. А то, что мое, я могу использовать так, как мне заблагорассудится.

— Правильно,

дядя Нико, правильно! Но теперь уж мы твердо решили просеять песок именно для строительства клуба. И не только это — мы беремся собрать и доставить камень для стен.

— Ну, доченька Нуца, что я на это могу сказать? Только спасибо! Раз вы так решили, сейте песок и собирайте камень. А я на этот раз хоть на Евангелии поклянусь, что все подготовленные вами материалы пущу только на строительство клуба. Удивила ты меня, Нино, доченька! Не думал я, что ты так близко к сердцу колхозное дело принимаешь!

— Почему не думали, дядя Нико?

— Да что греха таить — деверь-то твой всей нашей молодежи голову задурил, совсем сбил ее с толку… Как тут не подивиться, что он отпустил тебя нам помогать?

— Я теперь сама воспитываю детей, дядя Нико, и сама отвечаю за свои поступки. Но почему вы так плохо думаете о моем девере?

— Раньше не думал, доченька, но с тех пор, как он стал хулиганить, избивать людей и расхищать чужое имущество, я решил, что от него добра ждать нельзя.

— Он в самом деле кого-нибудь побил? — встревожилась молодая женщина.

— Как, ты не слыхала?! И у нас в Чалиспири, и даже в самом Телави в последнее время только и разговору что об этом.

— Неужели правда? — Нино была явно расстроена.

Председатель засунул руки в карманы, вышел из-за стола, сделал два-три круга по комнате, потом остановился и огладил усы.

— Вот что, доченька. Скажи ты своему деверю, чтобы он вернул похищенное им колхозное имущество туда, откуда взял, — на колхозный склад. Иначе не миновать ему неприятностей. Ты же знаешь, как я уважаю всю вашу семью. Ведь бедный Зезва, когда вернулся с учебы, явился прямо ко мне и работал у нас до самой войны. Хороший он был человек, молодец, каких мало! Не то что нынешний торопыга ветврач! А какой богатырь! Помню, как-то под этой самой липой подковывали едва объезженного двухлетнего жеребца. Четыре человека не могли с ним управиться. Подошел Зезва, велел всем отойти подальше, просунул руки меж лошадиных ног, ухватил другую пару ног с другой стороны, уперся лошади головой в живот и одним толчком повалил ее на землю. Ну что ты, доченька, не надо, не для того я вспомнил твоего мужа! Войны без крови не бывает, все равно как волка без зубов… Если бы ты не лишилась его — вот было бы счастье, но что поделаешь! Зато растет у тебя парень — молодец не хуже отца. Верно, верно, того, что потеряно, ничто не может нам возместить, но все же это большое утешение. Да, да, надежда и опора для тебя и для всей семьи. Ну хорошо, перестань, дочка, извини: знал бы, речи бы не завел…

— Простите меня, дядя Нико, — опомнилась молодая женщина. — Я совсем не хочу портить кому бы то ни было настроение своей печалью… Просто иной раз бывает невыносимо слышать, когда о нем говорят как о мертвом. Для меня он не умер, он жив. Я ведь чуть ли не каждый день жду, что вот-вот откроется дверь и он войдет в комнату…

— Что ж, дочка, надежда — хорошая вещь. Потеряв ее, не стоит и жить на свете. Всегда надо сохранять в душе надежду, не отчаиваться. Вон Иосиф Вардуашвили, помнишь, пропал без вести в первый же год войны. Война кончилась, а его все не было. Но прошло еще время, и он вдруг появился, вернулся целый и невредимый домой… Так ты скажи своему деверю, чтобы он еще раз заглянул ко мне. Скажи, что у меня к нему дело, пусть не поленится, зайдет. И еще скажи, чтобы он перестал водиться с этими дармоедами. Ну, к лицу ли ему слоняться с мальчишками по округе? Ведь сам-то он человек хоть куда: глянешь на него — глаз не отведешь! Тебя он послушает, Нино, ты женщина умная. А то хоть караул кричи. Мало ему наших деревенских лодырей — он еще и самых крепких ребят сманивает, сбивает с пути тех, что нами воспитаны и вросли в колхоз корнями. Вот теперь они на Берхеве скалы

сверлят, взрывать их собираются. Хотят тропинку, по которой поднимаемся в Подлески, в дорогу превратить, поднять по ней на гору бульдозер, выкорчевать наверху весь кустарник и выровнять землю под стадион. Сначала они расчистили было поле Хатилеции, Напетвари, но тут я им крепко испортил настроение — забрал место под гараж. Ну, так они теперь новую затею придумали. Но разве от меня что-нибудь укроется? Скажи Шавлего — пусть не выставляет себя на посмешище. Пока я не увижу всех этих лежебок на колхозных участках, пока они не поработают год-другой как положено, пусть и не надеются получить от колхоза землю для стадиона!

Председатель походил по комнате и еще раз выразил крайнее свое удивление:

— Как это все же ваш директор решил предложить нам помощь? А я-то думал, он еще сердит на нас за тот, прежний песок?

— Помните, недавно показывали кино в сельсовете? Наш директор тоже пошел смотреть картину и потом еле вырвался оттуда. С тех пор он все твердит, что мы должны подготовить не только песок, но и камень, да и на постройке подручными у каменщиков поработать, лишь бы у колхоза был клуб.

— Умно придумано! Как это на него снизошла такая мудрость?

— Мудрость рождается в испытаниях и невзгодах, — улыбнулась Нино. — Видно, тот вечер не прошел даром.

Эти слова заставили Нико задуматься. Он решил высказаться напрямик.

— Да, тот вечер не только вашему директору принес пользу — он и нас кое-чему научил… Но давайте поговорим откровенно. Вы — люди свои, хитрить и в прятки играть мне с вами не к чему. Трудно нам будет сейчас поднять это дело, а то, конечно, хороший новый клуб не повредил бы нашему Чалиспири. Прежде всего, не могу я отрывать людей от других работ. Да и с денежными средствами у нас далеко не благополучно. Надо тысячу неотложных дел переделать и тысячу дыр залатать, прежде чем можно будет приняться за строительство клуба. И на все это нужны средства. А ведь надо и на трудодни распределить что-нибудь! Раздадим колхозникам на трудодни — для клуба ничего не останется, отложим на клуб — нечего будет распределять. А если урежем трудодень — кто в будущем году захочет на работу выйти? Вот видишь, как одно за другое цепляется? Так что дело тут не только в людях, но и в деньгах.

— Позвольте мне, дядя Нико, сделать одно предложение… И. если оно вам понравится, не раздумывайте, скажите прямо.

— Говори, дочка.

— Если мы попросим у вас в нынешнем году только каменщиков, материалу на дверные и оконные рамы и известь с цементом — сумеете вы нас обеспечить? Остальное мы берем на себя.

— Кто это — вы? Если имеешь в виду школьников и педагогов — так ведь они могут включаться в работу только по воскресеньям. А в будни откуда я людей возьму? Все равно отрывать их придется от дела. Соединились колхозы, доченька, и все хозяйство разбросано в разных концах деревни. Надо все собрать и соединить: хлевы, свинятники, птичий двор, сушилку, амбары, склад… Разве сейчас можно каменщиков держать на простое?

— А если им не придется простаивать?

— Как же не придется, дочка, — не отмените же вы уроки и не заставите детей камни на постройку таскать? Или вы в самом деле школу закрыть собираетесь?

— А если не придется простаивать? — Нино смотрела в глаза председателю твердым взглядом.

— Ну, тогда другое дело. Но где вы собираетесь людей доставать?

— Это уж наша забота.

— Ладно, — нехотя согласился председатель. — Вы только народ в колхозе от дела не отрывайте, а там хоть пичхованских осетин сгоните на постройку, это уж как вам угодно.

Учительницы извинились перед дядей Нико за причиненное беспокойство и ушли. Нико удивленно смотрел им вслед. Он и не подозревал, как долго пришлось Шавлего уговаривать свою невестку, прежде чем она решилась пойти к председателю колхоза. И конечно, ему и в голову не пришло, что директору школы ровно ничего не известно об этом деле…

3

Жеребец внезапно вскинул шею и наставил уши. Мышцы на его широкой груди вздулись под лоснящейся шкурой, как два каменных шара. Он беспокойно перебирал стройными сильными ногами.