Кабахи
Шрифт:
— Куда, Русудан? Сама ведь знаешь — тебе от меня не уйти!
Девушка обернулась к нему.
— Ах вот как, инструктор? Ну ладно, посмотрим, кто кого изломает!
От неожиданного и сильного толчка мужчина ударился о крыло двуколки, потом ноги его мелькнули в воздухе, и он с размаху грохнулся оземь.
Девушка дернула вожжи и пустила лошадь во весь опор.
Двуколка пронеслась мимо дуба, въехала в трясину и сразу погрузилась по самую ось в вязкую грязь.
Ни кнут, ни лихорадочные понукания не смогли стронуть увязшую в болоте лошадь
Разъяренный Варден вскочил и с выражением злобного торжества на лице кинулся к двуколке.
— А теперь куда уйдешь?
Девушка вскочила и замахнулась кнутом.
Хлюпая по топкой трясине, мужчина приближался к ней.
Брови у девушки грозно сдвинулись, щеки ее горели от гнева; она стояла в двуколке, выпрямившись во весь рост и была необычайно красива.
— Попалась, жар-птица?
— Попробуй только полезть сюда ко мне — я тебе все лицо исполосую! Не смей! Говорю, не смей! Слышишь?
Но мужчина, не слушая ее, ступил облепленной грязью ногой на ступеньку двуколки.
Ступил — но не влез. Железная рука подхватила его, подняла в воздух, вынесла из болота и посадила, барахтающегося и беспомощного, на траву.
Растерявшись от неожиданности, девушка так и осталась стоять с поднятым кнутом в руке. Между тем спина незнакомца скрылась под двуколкой, кузов ее заколебался, и, не удержав равновесия, девушка упала на мягкое кожаное сиденье.
Двуколка поднялась, колеса понемногу вылезли из вязкой трясины. Лошадь, почувствовав облегчение, тронулась с места и без труда вытащила легкий возок на сухое место.
Девушка наконец опомнилась и тут только разглядела незнакомца. На нем была белоснежная рубаха с раскрытым воротом, разорванная у правого плеча. Из-под закатанных штанин виднелись облепленные грязью сильные, высокие икры.
Он почтительно склонился перед девушкой, приложив к груди вымазанную грязью руку.
— Прошу прощения за дерзость. На этой дороге вы болота больше не встретите.
4
Летел «Москвич» и мчал по долине хмельных седоков.
Дорога пролегала по полю. Машина то и дело с разгона наезжала на ухаб, ее крепко встряхивало, и у пассажиров на лбу и на затылке вздувались шишки — такие, что не только пятаком, даже старинным серебряным рублем не закроешь.
Ночь уже успела войти в полную силу и моргала звездными глазами.
Путники распевали во весь голос какие-то неразборчивые песни и все больше входили в раж — выпитое в изобили ркацители разбирало их, разливалось огнем по жилам.
Сегодня Закро во второй раз оспаривал первенство Грузии по вольной борьбе. По-прежнему судьба свела его на ковре с чабинаанским Бакурадзе. До смерти хотелось парню вознаградить себя за прошлогоднее поражение. Противники мяли друг друга, тискали, подсекали, подламывали, но ни один не смог швырнуть другого на ковер; наконец судьи присудили великому мастеру борцовых приемов победу по очкам — всего-то насчитали ему на одно очко больше…
И Бакурадзе снова, как в прошлом году,
Друзья-приятели приехали встречать Закро на телавский вокзал и сразу потащили его, огорченного, хмурого в буфет — чтобы пропустить бутылочку-другую, облегчить душу.
Раздосадованный парень искрошил крупными белыми зубами граненый стаканчик и, запрокинув голову, стал пить цинандали прямо из горлышка бутылки.
Потом приятели поднялись на «Москвиче» в Телави и до самого вечера просидели в каком-то погребке. Но напрасно пытался утопить горе в вине побежденный борец, наделенный богатырской силой и до прошлого года не знавший соперников…
Друзья утешали его, как могли. А когда настала ночь, компания села в машину и пустилась в путь, услаждая себе по дороге слух песнями.
Вдруг, перекрывая нестройные голоса певцов, горланивших очередную песню, раздался громкий возглас:
— Эй, дубина, куда ты едешь? Алазани у нас слева — туда и правь! Переедем реку по новому мосту и сразу очутимся в Алвани.
— Чего мы в Алвани не видали? — удивился кто-то.
— Есть у меня там девушка-тушинка, — склонив голову набок, сказал вполголоса первый и ухмыльнулся лукаво. — Заедем к ней, доберем, чего не допили…
Приятели встретили новое предложение восторженными кликами.
— Ну, так давай гони, дружище! Ты, завскладом, спой нам что-нибудь, чего молчишь, ослиная голова!
Что-то похожее на пение вырвалось из машины, перешло в хриплый рев и сразу оборвалось.
— Эх, матушка родная… Голос у парня — золото, и вот… Тьфу! Ничего, приедем в Алвани, заставим тебя сырые яйца глотать! Давай, Серго, дружище, гони!
Водитель, однако, не нуждался в понукании. А один из седоков, надсаживаясь, срывая глотку, выкрикивал слова песни:
Эй, гони, а я по следу Прямо в рай к тебе приеду В понедельник или в среду…Они въехали в Алвани, остановились перед двухэтажным домом и принялись сигналить. Дом, однако, не подавал признаков жизни. Тогда они стали звать хозяйку по имени:
— Кето!.. Кето!
Наконец окно в верхнем этаже отворилось, оттуда высунулась чья-то голова, и сонный голос спросил:
— Кто это? Что вам нужно?
— Это мы… мы к Кето.
— А кто вы такие?
— Как кто? Мы ее товарищи.
— Кето нет дома. Она в больнице, на дежурстве.
Приятели помолчали, потом, посовещавшись, обратились к водителю:
— Ладно, крути баранку, Серго, выворачивай машину.
Серго «вывернул» машину и через минуту-другую дал протяжный гудок перед зданием больницы.
Спустя еще полчаса путники сидели за накрытым столом и вызывали друг друга с полными стаканами в руках «на аллаверды».
Мужчин в доме не было видно, а мать Кето — усталая, заспанная — все, еще никак не могла прийти в себя и поминутно извинялась перед нежданно-негаданно нагрянувшими кутилами.