Кабала
Шрифт:
— Что с тобой, Леня? Кто это тебя так безжалостно отделал, бедолага? — наигранно скорбно спросил Николай Корягин.
Впрочем, казалось, милицейский чин вовсе не был огорчен избитой физиономией партнера по бизнесу.
— Начинаю новый проект. Твоя доля — около ста тысяч долларов. На несколько часов, ну, скажем, максимум на сутки, мне нужна пустая камера, глухая команда дежурных милиционеров и свободный доступ в нее лиц, которых я укажу. По окончании процедуры получишь восемьдесят пять, но может, и все сто или часть собственности на эту сумму.
— А имущество хоть ликвидное? — почесал затылок Корягин. — А то дашь какую-нибудь
— Даю на выбор: нал или имущество. Слово партнера!
— Восемьдесят пять или сто? Как понимаешь, разница есть…
— Если в наручниках привезешь в камеру владельца «Ангары», то даю сто.
— За что ж я его арестую? Может, подскажешь?
— За инцидент на берегу Кана…
— Что, это он тебя разукрасил?
— Ты можешь пришить ему любое дело. Договорились? Я организую все так, что никаких следов не будет. Не волнуйся, если запахнет жареным, всегда можешь меня сдать. Разрешаю настучать! У вас же это любимейшее занятие.
— Лады! Когда везти?
— Под вечер, в десятом часу… Если твои ребята дадут ему пару тяжелых пинков, еще лучше. Я пошел. Приготовиться надо.
Ефимкин поплелся в сторону спортивного зала. Здесь обычно бывал Чернохуд, с кем он торопился встретиться. Место было затрапезное, покосившее зданьице говорило о том, что лишь в далеком прошлом в его стенах бурлила спортивная жизнь. На лавочке перед входом сидели несколько мужичков. В одном из них Леонид Иванович узнал бывшего спецназовца. Он поймал встречный взгляд и кивнул: дескать, подойди, разговор есть. Чернохуд был двухметровым детиной с открытым, добрым лицом. На нем был потрепанный спортивный костюм и латанные на подъеме кеды. Упругая походка и кисти, сжатые в кулаки, подсказывали, что Чернохуд человек волевой.
— Иванычу привет. Какое дело заставило начальника найти всеми забытого пенсионера? — не доходя до Ефимкина, бросил он. — Кто побил, нужна защита? Кому поломать кости или отрезать уши? В Афгане, если прикончил духов, приходилось доказывать это по отрезанным ушам. По горам таскать трупы не офицерское дело.
— Скажи, дружок, ты какую пенсию получаешь?
— Незавидную. Что, работенка есть? Смогу костюмчик подкупить, детей обновками порадовать, жене деньжат подбросить? Наесться, наконец, от пуза. Что делать-то надо?
— Выполнять любое мое поручение. Как на войне, как в Афгане…
— Тут главный вопрос: сколько платят?
— Семьсот долларов в месяц плюс премия тысяча долларов в случае успешного завершения работы.
— Но что делать, никак не пойму?
— Выполнять без каких-либо вопросов мои поручения.
— И убивать?
— Не исключено, но это в самом крайнем случае. Премия за выполнение такого задания, пять тысяч долларов и милицейско-прокурорская крыша.
— Да, неплохо. А если меня прикончат, что семья получит?
— Этого не случится, но ты сам что считаешь? Сколько?
— Десятку в долларах — это как минимум.
— О’кей!
— Но вперед.
— Могу выдать только аванс. Три тысячи.
— Когда остальные?
— После первой успешной работы.
— Как мне знать, окажется ли работа успешной?
— Я ставлю задачу, ты ее решаешь. Выполнил — значит, цель достигнута. Получай премию!
— А когда первое задание?
— Нынче вечером. Сколоти команду. Человек шесть пока достаточно.
— А менты?
— Тебе повезло! Менты с нами. Только они ничего не видят и не слышат. Кто поверит, что при караульных посторонние заходили в камеру и избивали заключенного? Абсурд! Такого не может быть! Голос прокурора будет категоричным, ведь он тоже с нами.
— А зачем марлей голову перевязывать?
— Город небольшой, может его кто из твоих ребят признает или он окажется чьим-то родственником. От греха подальше.
— Это работа. Брат, дядя, тетя не в счет. Психологически это очень важно — чтобы человек увидел, что его избивает собственный брат. Понял? Так что об этом не думай. Я ему накину мешок на голову, чтобы избежать травмы черепа. Когда получу для себя и своих мужиков деньги?
— Вечером и получишь.
— Значит, мне семьсот долларов за месяц вперед и три тысячи аванс за похоронку. Это три семьсот. Ребятам по пятьсот — это три тысячи и аванс страхования жизни по двести. Итого семь тысяч девятьсот долларов. Так?
— Точно так!
— Но потом еще премия!
— Да!
— Он должен что-то подписать?
— Да!
— Все подпишет. У меня он запоет голоском афганского евнуха. Хочешь, продам идею?
— За сколько?
— За тысячу баксов. Нет, за две.
— Дорого. Плачу пятьсот.
— Бог с тобой, давай пятьсот. В Афгане я научился мастерски кастрировать, потому что от кастрата ни злобы, ни мести не жди. Может, все же дашь тысчонку? Идея-то хорошая…
— Неплохо, неплохо… Плачу не за идею, а за исполнение по двести долларов. Сумма окажется куда больше, чем пятьсот или тысяча за идею. Если не забыл арифметику, то согласишься.
— А сколько раз кастрировать придется?
— Немало, и каждый раз двести долларов!
— Согласен. Тогда возьму сегодня свой инвентарь. Уже двадцать лет я им не пользовался.
— Вспоминай, вспоминай, полезное дело. Но отвечаешь головой за каждого своего бойца. Работа должна быть тайной. Сделали и разошлись, никаких разговоров ни до, ни после. Вызволи из памяти заказные операции ОМОНа… Понял?
— С этим делом у нас строго, ведь лучшая в мире школа все-таки была! Болтунам одним ударом учились разбивать башку.
— Вот-вот, прекрасно, эта практика тоже понадобится. А щипцами кости выворачивали? Утюгом прижигали? Струбцинами черепа раскалывали?
— Нет, такого не было. Но тут ничего мудреного нет. Сделаем любую работу, Иваныч. — На его лице появилась невинная детская улыбка.