Кабальеро де Раузан
Шрифт:
Через несколько дней я написал записку подруге: «Прекрасная сеньора, непредвиденный случай привел меня в гробницу, но это не причина, чтобы не сдержать своего слова. Вы хотели эликсир бессмертия, и я присылаю его вам. В этом нет ничего удивительного, вы должны принять это, как доказательство того, что я люблю вас даже из могилы. Вы примете эликсир и станете бессмертной, а я не буду иметь удовольствия увидеть вас в этих тайных краях. Раузан».
– Сеньор! Вы хотели свести с ума добрую сеньору?
– Она уже была немного не в себе, потому что верила в эликсир бессмертия. Она всегда говорила, что во мне есть что-то дьявольское и называла Мефистофелем.
– Я сбита с толку, сеньор.
– Я еще кое-что
– Будет вам серенада на этом дубе, но с двумя условиями.
– Какими? Я приму их, – живо ответила сеньорита.
– Что никому не скажете обо мне, но вспомните, когда услышите музыку.
– Это справедливо, – заметила девушка.
Ну так вот, через месяц после моей смерти, ночью, ровно в двенадцать часов, я исполнил обещание.
– Какая причуда! Эта сеньорита, должно быть, тряслась от страха. Позвольте сказать, что это не было любезностью.
– Кто знает, Эдда. Девушка, о которой мы говорим, обожает легенды. Также должен сказать вам, что один кабальеро изводил меня своими подношениями и угодничеством, пригласил меня на обед, как он выразился, в мою честь. После моего захоронения он уже без уважения к нашей дружбе дал обед в честь общественного правителя, Министра, влиятельного лица. Я узнал об этом и сделал так, что, когда он сел за стол, ему вручили записку:
«Простите, что не буду присутствовать на вашем обеде, но вы прекрасно знаете, что я не могу. Выпейте в мою честь погребальный бокал и храните обо мне память и признательность. Кладбище… и так далее. Раузан».
– Сеньор!
– Мой друг задрожал от страха и побледнел. Записка разошлась по столу, и все согласились, что это мой почерк. Событие произвело много шума, а слух о моем воскрешении достиг звезд. Весь свет говорил: «Кто этот человек? Кем сейчас он является? Где находится?» Спиритуалистов захватил этот случай, и они на свой лад объясняли его. Я вступил в их ряды, представился медиумом и всегда поражал их, когда вызывал дух кабальеро де Раузан.
Сеньора с эликсиром не осмелилась принять его, а зря, потому что в женьшене много полезных свойств.
– Я не считаю вас плохим, сеньор, но не могу понять, зачем вы все это делали. Это дьявольские шутки!
– По двум причинам: чтобы наказать человеческую лживость и окружить мою память ореолом тайны. Вскоре пошли разговоры, что я воскрес и появились люди, которые клялись, что видели, как я блуждаю по ночам и проникаю в залы аристократов в виде огромного вампира. Другие говорили, что я участвую в колдовских шабашах по субботам и танцую с ними, что я любовник колдуньи. Говорили о записке, серенаде и эликсире мертвеца.
– А две сеньоры, что они сделали?
– Та, что с эликсиром, от которой я ждал большего, ограничилась тем, что сказала подругам, что всегда считала меня ненастоящим ученым, продавцом лже-лекарств.
– А другая?
– Которая с серенадой? Она прослушала ее вместе с возлюбленным и посчитала, что это он спел ей серенаду и ответила ему любовью. Ветреница не вспомнила о моем обещании.
История гласит, что Алкивиад имел дар приспосабливаться к обычаям, привычкам и поведению определенной страны, которую посещал. Я продвинулся дальше: я подданный любой страны, где жил, я был
Барон замолчал, а Эдда погрузилась в размышления. Было что-то колючее, болезненное в том, что говорил отец, в его жизни было много безрассудства, словно больше существовало безрассудство, а не он.
Барон понимал, что творится в душе его дочери:
– Не удивляйтесь, что я говорю о себе (чего не говорил никому), не пугайтесь понимания, что моя жизнь – похоронный блеск ореола мертвеца. Он не страдает от каталепсии. Он не размышляет в ловушке гроба, не возвращается в мир из недр земли, чтобы смеяться, как глупец или плакать, как дитя. То, что я рассказал вам сегодня, сильно напугало вас, но поверьте, дочь моя, ваш отец стремиться стать лучшим человеком на свете. Не обвиняйте его в чрезмерной вольности, не принимайте за правду ошибки, скудость нашего разума. Люди, если не палачи, то комики или идиоты, а философ, если высмеивает человечность, прав больше, это лучше, чем плакать над ней. Люди – потомки обезьяны, только не умеют подражать друг другу. Я лишь забавляюсь своей необычностью, и родился, чтобы умереть в судорогах, как отравленная собака, внезапно, посреди званного вечера, на общественной площади, в парламенте или в объятиях любимой женщины. Кроме вас у меня есть Ман, у которого золотое сердце, но он слуга. Но вы больны грустью, вы словно неживая. Говорят, побежденный король получает от королевства коня, чтобы сбежать. Король потерпел поражение в битве, а те, кто теряет в сражении жизнь? Счастье не в мимолетных наслаждениях, а в том, что у человека в духе и на сердце – вот наука и чувства для вечера жизни, который для меня уже настал. Я понимаю, что никакие средства не уничтожат моего прошлого, я жертва обстоятельств и несбыточных надежд. Такова история большинства жизней. На вершине богатства и лет, общественного положения и когда кажется, что я перехожу за границы, каталепсия настигает меня, останавливает, унижает, оскорбляет и кричит мне: «Стой здесь, гордец! Ты пыль, всего лишь пыль!» Побеждена гордыня, разрушены замыслы. Вот я и пришел к законам природы обычного человеческого стада, откуда хочется сбежать, от которого никто не может отделиться. Я меньше, чем обычный человек. Я жалкий прокаженный короля. Я обдумываю и побеждаю. Над моей головой висит не меч Дионисия, а Божественный луч.
– Сеньор, не жалуйтесь, будьте выше, это великий поступок.
– Да, Эдда, я сильный, страдаю, но не плачу. С тех пор, как эта страшная болезнь проявилась во мне, мои дни не озарялись лучами солнца, ночь не озарялась светом звезд. Я боюсь каждую минуту, что мой шаг станет последним. Я ничего не предпринимаю, чтобы не было сомнения, недоверия, страха. Каждый час может стать последним. Я встречаю день с грустью, и провожаю со страхом. Я хочу остановить блеск, славу, упоение, мечту, но не в силах; хочу быть великаном, но всего лишь пигмей!
– Почему вы сейчас не с Маном, единственным, кто знает о вашей болезни?
– Потому что желаю принять решение. Я встретил вас, но вы не любите меня. Мне нужна любовь хоть на минуту. В моей душе зарождается рассвет. Вместе с вами я мог бы любить жизнь, но в вас еще меньше радости жизни, чем во мне. Возможно, вы правы: что делать с приговоренным к смерти? Я не женился на Эве, чтобы на ее руках не было отвратительного трупа, этого же не должно случиться и с вами. Я сделал несчастной вашу мать и сделаю несчастной вас… так неправильно.
– Моя грусть поневоле и существует сама по себе.
– Меня очень огорчает эта тоска, дочь моя. Вы больны душой.
– Не исследуйте причину моей печали, не думайте, что моя сила воли и гордость подчинились. Я борюсь, чтобы их не стало. Отрицательное нельзя понять или оценить. Важны намерения и приветствуются усилия; важно не останавливаться в постоянном труде. Заметно, как неистовый ураган вздымает морские волны и пески пустыни, топит корабли и приносит кедры, но не заметно, когда этот ураган ослабляет силу волн, чтобы обуздать себя.