Кабанье урочище
Шрифт:
– В Волгу, – закончил за него Волгарь. – Да я сто раз там рыбачил. Отличные места!
– А я в Васильсурске родился и полжизни прожил. Меня там каждая собака знает.
– Скажите еще, что Вадима Сырокожникова знаете.
– Вадима Ювенальевича? Как не знать! Мы с ним в тех местах во внутренних озерах таких отменных красных карасей ловили – за килограмм каждый.
– Я только за хищником в те места наведывался. В основном – за крупным жерехом, – это летом. А по осени – за судаком.
– Все правильно, отличные там места. Между прочим, я на днях серьезное
– Поедемте. Так что вы про Триду говорили?
– Ты не подумай, земляк, у меня на нее давно никаких видов нет. Речь идет не о ревности с чьей бы то ни было стороны.
– Тогда – не понимаю в чем проблема. Или она… ну, или ей, извините, больше девочки нравятся?
– Если бы только девочки! – хмыкнул Мельник.
– Вообще не понимаю? – перестав ловить, Волгарь вопросительно уставился на егеря. – Объясните.
– Ты про зоофилов слышал?
– Чего?! Вы хотите сказать, что Трида…
– Своими глазами видел, земляк. Видел, как она сразу с тремя бобрами – того… сношается.
– Не может быть!
– Своими глазами видел – до мельчайших подробностей. Как и целует их каждого по очереди, как наглаживает и стонет от удовольствия. Такие вот делишки, земляк…
– Бала у меня подруга, – Трида чуть замялась, но, видя, что Павел со всей внимательностью ждет от нее откровенности, продолжила. – Не просто подруга – любовница. Самая, что ни на есть в мире лучшая любовница. Ее Люсьен звали, и она тоже здесь егерем подрабатывала. Мы, как правило, вместе на работу подвязывались. И, как правило, на специальные задания. Так вот, однажды нам заказали добыть живого бобра, взрослого самца – для исследований.
У ученых появилась версия, что после вспышки бобры, как и вообще вся живность в пойме мутировали и стали, если так можно выразиться, – разумнее. Они, в том числе и бобры эти, не просто мутировали, они изменились настолько, что… Короче, если без подробностей, бобры-добряки, будто бы знали, что мы идем на них охотиться, и приготовили нам с Люсьен ловушку. Ее они захватили и – все! С концами пропала моя подруга, а меня… изнасиловали. Один за другим – три добряка изнасиловали.
– Как такое может быть? – округлил глаза Павел.
– А вот как ты додумался написать в своем «Плавающем букете кремовых роз», что говорящий бобер пленил парня и попытался заставить его трахнуть свою бобриху, чтобы та от него потомство понесла?!
– Но ведь это же только моя фантазия…
– Ха, фантазия! Думаешь, я тебе вру, типа сюжетец для очередной нетленки подсказываю. Да я после того случая полтора месяца с постели не вставала, таблетками дорогими травилась, а потом… у меня произошел выкидыш, понимаешь, выкидыш! – Сорвалась Трида на крик.
– Не может такого… – Павел осекся. – Извини, я просто… у меня в голове не укладывается…
– Когда свою мистику-фигистику пишешь – укладывается, – горько усмехнулась
– Трида, прости! – Павел сделал для себя окончательный вывод, что она не врет. – Я тебе верю. Клянусь – верю! Но, как же так. Почему ты никому не сообщила. Хотя, понятно. Но, что же теперь делать?
– Думаешь, зачем я до сих пор здесь егерем вкалываю? Почему вас, шизанутых рыболовов-спортсменов опекаю?
– Я…
– Мне отомстить надо, понимаешь! И за себя, и за Люсьен отомстить.
– Послушай, Трида, – Павел постарался говорить как можно убедительней. – Я когда ту бредятину про «Плавающий букет кремовых роз» писал, очень много из специальной литературы про бобров узнал. Эти грызуны действительно мудры, не случайно говорится, что бобр имеет «голову собачью, хвост рыбачий, а разум человечий».
Ну, и как ты им сможешь им отомстить? Капканов на зверя понаставить, перестрелять всех бобров-добряков по очереди? Ведь всех своих обидчиков ты же по их мордам не узнаешь!
Не выйдет у тебя ничего, просто физически не получится. У бобров знаешь, какие жилища-хатки – настоящие подземные катакомбы, в которые из-под воды сразу несколько ходов ведут. А под водой, между прочим, бобры могут оставаться до пятнадцати минут. Представляешь, на какое расстояние они за это время уплыть могут!
– Вообще-то я все это лучше тебя знаю, – покивала Трида и, допив пиво, смяла пустую банку, после чего засунула ее в свой рюкзачок. – Но я не могу им простить, не могу забыть…
– Здесь, понимаешь, какое дело, – Павел достал еще две банки пива. Время соревнований шло, но в данный момент его это не волновало. Рыбы он успел поймать прилично, и был уверен, что наловит еще больше, возможно, в этом же месте, либо в другом, а пока не мешало бы передохнуть.
– Я ведь постоянно, почти каждые выходные выбираюсь из Москвы на любимую природу. Рыбачу, охочусь, грибы собираю: весной – строчки и сморчки, летом – все, что выросло, осенью – опята, когда морозец землю пробьет – рядовки, всякие там синюшки – очень, кстати, вкусные грибочки. Иногда летом специально езжу за земляникой, малиной, черникой, а осенью – за орехами, – я много хороших мест знаю…
Я к тому это все говорю, что на природе в одиночестве есть время поразмышлять о смысле жизни, а еще о взаимоотношении человека с этой самой природой. Ее, блин, беречь надо, а то она же нас в такую позу поставит, что мало не покажется. Конечно, беречь, не так как требуют вегетарианцы зеленые, просто всем нам необходимо меру знать.
Я вот, когда только свое первое ружье купил, на охоте стрелял вообще во все шевелящееся. Весной, в нарушение всех правил – по летящим уткам, и не важно, селезень или это кряковуха, которой в это самое время яйца предстоит нести, по сойкам пулял крикливым, по дроздам и, кстати, потом поджаривал на костре этих «певчих избранников России» и ел – между прочим, мясо у них с горчинкой. Однажды мышь подстрелил. Зачем? Типа, азарт. Потом все это прошло. Типа, осознал, что я дурак и не прав. Жалею…