Кабанье урочище
Шрифт:
– Знаешь, – серьезно заговорил Магз. – Я хоть и женатик, хоть и бабник, но если бы не знал, что ты моему другу Пашке нравишься, то…
– Опоздал ты с ухаживаниями, Магз, – перебила Осока. – Полюбила я друга твоего. Так что, лучше продолжай рыбу ловить. Не поняла?! – она приложила к глазам бинокль. – Чего это папа на базу возвращается?
– Может, еще одного спортсмена рыба-хулиганка зрения лишила? – попытался пошутить Магз.
Осока схватилась за рацию, которую, как оказалось, забыла включить перед сегодняшним стартом. А когда
– Бодрые поползновения! Бодрые поползновения! – раз за разом повторял ее отец.
– Магз, – обратилась она к спиннингисту. – Извини, но, кажется, на сегодня рыбалка закончена.
– Смотрите, там хищник жирует! – воскликнул Сфагнум, обращаясь к своему егерю. Монокль изо всех сил налегал на весла, направляя лодку к берегу, и никак на его слова не отреагировал.
– Огромная стая, и, судя по всему, – крупняк на охоту вышел! – не унимался сидевший на корме Сфагнум.
Егерь продолжал грести, не сбавляя темп, то и дело повторяя в рацию, закрепленной на верхнем кармане своей камуфляжной куртки:
– Бодрые поползновения! Всем-всем – бодрые поползновения!
– Я требую, чтобы мы немедленно повернули вон в ту сторону и я продолжил ловлю, – не выдержав игнорирования со стороны егеря, закричал Сфагнум.
– Не надо кипятиться, уважаемый, – спокойно ответил Алексей Леонидович. – На водоеме произошло ЧП, возможно, кто-то из участников соревнований попал в беду. Необходимо принять соответствующие меры.
– Да пошел ты в жопу со своими мерами! – Сфагнум, ухватился за борта лодки, подался вперед и, оказавшись нос к носу с продолжавшим грести Моноклю, закричал:
– Я потратил приличное баблище, чтобы ловить рыбу в этом гребаном заповеднике, а ты мне это запрещаешь?! Да я на всех вас в суд…
Продолжить фразу у него не получилось – Моноколь отпустил весла и, подражая товарищу Шилову, который был «свой среди чужих, и чужой среди своих», в эпизоде первой встречи чекиста и поручика Лемке, от души врезал столичному мажору ладонями по ушам. После чего, не обращая внимания на схватившегося за голову, стонущего подопечного, вновь взялся за весла.
Глава четырнадцатая
Бобровые косы
– Ты прости меня, миленькая, х-хры. Ну, не могла я тебя не остановить. Ты же моих детенышей, х-хры убивала…
Тапир открыл глаза. Помещение, а точнее – земляная пещера в которой он находился, была низкой, сумеречной и очень влажной. Его ноги были по щиколотку в воде, а сам Тапир пребывал в вертикальном положении и едва не касался затылком потолка. При этом он не имел возможности пошевелить руками, потому что они были привязаны или еще каким-то образом закреплены у него за головой. Еще он не мог говорить, – кто-то чем-то, скорее
– Знаешь, х-хры, миленькая, – вновь услышал он чей-то голос. – Вот мы, вроде бы проходили в школе, что человек, х-хры, произошел от обезьяны. Дарвинизм, или, как его там, х-хры, – неважно. А почему, собственно, от обезьян? Х-хры! Почему, к примеру, не от бобров?! Видела бы ты, миленькая, х-хры, какие они замечательные строители! По сравнению с бобрами обезьяны, х-хры, – полный отстой. Бобры, скажу я тебе, миленькая Тридочка, во многом покруче людей…
– У-ым, – простонал кто-то в ответ, и только теперь в голове у Тапира прояснилось.
Он вспомнил, как Трида причалила лодку к берегу, якобы для того, чтобы пописать, как начала подниматься на бугорок, на котором вдруг появились бобры, и она начала по ним стрелять, как раздались ответные выстрелы, и Трида завалилась на бок, а он попытался поскорее отсюда убраться, но бобры перегрызли весла на его лодке. Он и тогда не сдался и даже, вытащив одно весло из уключины, врезал заостренным концом по вынырнувшей из воды зубастой морде, чем-то похожей на человечью. Но потом лодка сильно накренилась, и он плюхнулся в воду, и начал захлебываться, тонуть… Но, как оказалось, не утонул.
– Х-хры! Миленькая, ты застрелила насмерть трех моих детенышей и еще двух хорошенько ранила. Не знаю, выживут ли…
Тапир напряг зрение и различил метрах в двух прямо напротив себя существо, похожее на женщину. Звук – «х-хры» издавала именно это существо, а обращалось оно к Триде, лежавшей навзничь на мокром земляном уступе.
– Твой приятель выбил веслом глаз еще одному моему сыночку, – продолжало говорить существо. – Твоему приятелю, х-хры, пощады, конечно, не будет. А тебя, миленькая, поверь, х-хры, мне очень жаль…
– Люсьен, – вдруг отозвалась Трида, которая до этого лишь прерывисто дышала, иногда издавая стоны. – В кого ты превратилась?
– Превратилась? ПРЕВРАТИЛАСЬ!!! – зло закричала Люсьен. И сразу перешла на спокойный тон. – А, может быть, х-хры, не превратилась, но эволюционировала? Как думаешь?
– Мне показалось, – прошептала Трида, – что у некоторых бобров, по которым я стреляла, были черты твоего лица…
– Тебе, х-хры, не показалось. Это были мои детеныши, которых ты убила.
– Детеныши… Значит, и Волгарю тогда не привиделось…
Тапир отказывался верить своим ушам. Не только ушам, но и своим мозгам. Хотелось бы верить, что происходящее – сон…
– Я нашла в себе силы… выкинуть трех детенышей, – сказала Трида. – Получается, тебе… силенок для этого не хватило?
– Ты же знаешь, миленькая, – после небольшой паузы ответила Люсьен. – Мой девиз – «когда тебя собрались изнасиловать, лучше, не сопротивляться, а расслабиться и получать удовольствие».
– Извращенка…