Кабинет фей
Шрифт:
— Семь тысяч франков! — воскликнул виконт. — Да вы шутить изволите, сударыня!
— Как! — оторопело воскликнула та. — Маркизат в глухой провинции может стоить больше? Их в Париже раздают за бесценок, навязывая против воли, и многие не знают, как от них отделаться. Уверяю вас, мне было бы просто неловко называться маркизой, и только выгодная цена может подвигнуть меня на подобную покупку. Впрочем, если вы знаете кого-либо, кто продает здесь маркизат, я была бы вам бесконечно признательна за сведения о нем, ибо мне просто нужно распорядиться лишними деньгами. А вообще-то я, само собой разумеется, могла бы купить особняк в Париже, ведь приятнее жить у себя дома. К тому же мне
— Вы действительно полагаете, сударыня, что особняк можно приобрести всего за семь тысяч франков? — поинтересовался приор. — Уверяю вас, что по такой скромной цене вы не найдете здесь даже хижины.
— О! Я вижу, господин приор, что вы не понимаете, сколько стоят подобные вещи, — возмущенно заметила госпожа де Люр, — и вам, судя по всему, бесполезно это объяснять.
— Вечно этим аббатам больше всех надо, — начал Дандинардьер с видом хитрого лиса, — и во все-то они норовят сунуть свой нос, даже и в то, в чем ничегошеньки не смыслят.
— Как ловко вас поставили на место, господин приор, — улыбнулся виконт.
— И то правда, — ответил тот, — я не ожидал подобных нападок от моего друга господина Дандинардьера; да ведь в наше время принято жертвовать лучшими друзьями исключительно ради красного словца.
— А мне это не свойственно, — произнесла Виржиния рассудительно, — надо внимательно относиться и к серьезным вещам, и к приятным пустякам.
— Ах, несравненная Виржиния! — сказал дворянин-мещанин. — Я теряю голову, когда вижу вас подле себя; небесное светило, под которым вы родились, наделило вас такими достоинствами, что я не в силах сопротивляться, и это, увы, не скроешь ни от кого из обитателей замка, в который меня привело, — продолжал он, обращаясь уже к госпоже дю Руэ, — самое странное и удивительное приключение, какое только могло произойти со знатным господином; я вам как-нибудь расскажу о нем наедине, ибо несправедливо утомлять наших дам долгим рассказом. Скажу лишь одно: у меня есть враг в этих краях, и он использует против меня любые средства, вплоть до колдовства, призывая на помощь даже демонов.
— Что я слышу, дорогой кузен, — воскликнула вдова, — я в ужасе от такого пролога!
— Эти дамы и господа могут не только подтвердить мои слова, — ответил наш дворянин, — но и описать, как стойко я вынес оскорбительные выпады против себя. Скала, да-да, скала, и та не могла бы сравниться со мной в твердости, именно это и повергло моего врага в крайнее отчаяние, и теперь он прибегает к неслыханному коварству, дабы заставить меня сложить оружие.
— По правде говоря, — встревоженно заметила госпожа де Люр, — я жалею, что случай свел меня с вами: теперь я стану переживать за вас и всю ночь глаз не сомкну.
— Моей судьбе можно позавидовать, — изящно парировал Дандинардьер, — бояться мне нечего, ибо я защищен вашим живым участием.
— А вот эти барышни, — сказал виконт, указывая на Виржинию и Мартониду, — полны к вам ничуть не меньшего сочувствия, и если бы господину де Вильвилю взбрело в голову дурно обойтись с вами, они, возможно, смогли бы остановить его ожесточенные нападки.
— О ком это вы? — спросила вдова.
— Об одном дворянине, — продолжил виконт, — которого можно было бы назвать человеком благородным, если бы он не был врагом нашему другу.
— A-а, я его уже видела, — ответила она, — и он показался мне вполне достойным.
— Вполне достойным?! — возмутился Дандинардьер, нахмурившись. — Да вы смеетесь! Как можно сравнивать со мною этого деревенского простака? Поистине
Дю Руэ, питавшую тайную симпатию к Вильвилю, чрезвычайно оскорбили слова кузена.
— Да кто вы такой, господин Дандинардьер? — спросила она неожиданно сухо. — Уж не думаете ли вы, что, переселившись с улицы Сен-Дени на берег моря, обрели право возводить напраслину на весь род человеческий?
— Ха! А вы-то! Тоже мне, новоявленная благородная дамочка! — воскликнул тот, багровея от гнева. — Ишь как вы на меня набросились, — а вспомните-ка: если бы не мои деньги, вашему покойному батюшке, светлая память ему, не миновать бы позорного столба.
— Неслыханная дерзость! — возмутилась она. — Мой отец пострадал лишь потому, что разорился ваш.
Ссора разгоралась так бурно и стремительно, что все присутствовавшие сочли необходимым не дать ей зайти слишком далеко из опасения, как бы госпожа де Сен-Тома, всегда обнаруживавшая горячее желание разузнать истинное происхождение высокородного мещанина, не открыла бы из обоюдных оскорбительных выпадов больше того, чем позволяли обстоятельства. Каждый был заинтересован в восстановлении мира, и более всего полна решимости примирить разгневанных соперников оказалась госпожа де Люр: ей вовсе не хотелось, чтобы в провинции прошел слух, будто она приехала в обществе мещанки. Однако взаимное раздражение между вдовой и Дандинардьером достигло своего апогея. Они с трудом сдерживались, умолкая лишь из уважения к собеседникам и уступая дружеским увещеваниям, но по-прежнему обмениваясь гневными взглядами. То и дело они отвлекались от общего разговора, дабы, не называя друг друга по имени, все-таки подпустить беспощадных колкостей.
Барон рассудил, что лучше просто растащить их, как двух собак, готовых сцепиться в любой момент.
— Не соблаговолите ли, сударыни, — сказал он им, — вернуться в рощу, где вы были сегодня утром?
— Вы правы, — подхватила вдова, — там так мило, я без ума от моря и весьма одобряю обычай венецианцев каждый год обручаться с морской стихией. Право же, будь я сама супругой дожа, то не отказалась бы выйти замуж за море или, по крайней мере, заключить с ним дружеский союз.
С этими словами она встала, не удостоив Дандинардьера даже взглядом, и, взяв под руку баронессу де Сен-Тома, сказала:
— Пойдемте же, милая; мы приятно проведем время на брегах непокорной стихии.
Баронесса грубо вырвала руку, заявив в ответ, что прекрасно обойдется без посторонней помощи. Вдова, настроение которой и так уже было испорчено ссорой с мещанином, почувствовала себя глубоко уязвленной таким обращением.
— Есть же на свете неучтивые особы, — заметила она, — экие колючки, не знаешь, где оцарапаешься.
— Правильно ли я поняла, — спокойно спросила баронесса, гордившаяся своей способностью хладнокровно принять любой вызов, — что вы, сударыня, возомнили себя розой, а меня причислили к колючкам? Пусть так, но если вы и роза, то, без сомнения, давно увядшая.
— Ваше поведение оскорбительно, сударыня, — ответила вдова, краснея от возмущения, — знай я, как меня здесь примут, прекрасно обошлась бы без вас, не оказав вам чести своим присутствием.
— А уж я-то тем более не нуждаюсь в вашем обществе, — парировала баронесса, не желая оставаться в долгу.
— Боже мой! Что за пустые нападки! — воскликнула госпожа де Люр. — Где это видано, чтобы здравомыслящие дамы из высшего света предавались столь неблаговидному занятию?
— Вы-то куда лезете, сударыня, когда вас и вовсе не спрашивали, — отрезала баронесса, — не я затеяла эту склоку.