Кабинет фей

д’Онуа Мари-Катрин

И он рассказал им о том, что с ним приключилось и что последовало дальше. Оба господина обрадовались не меньше него самого.

— Что ж, — порешили они, — не будем терять ни минуты и поспешим заключить брак. Есть, правда, одно препятствие: вдова, которая хотела бы наладить отношения с кузеном, может вмешаться и действовать против наших интересов.

— Пусть это вас не беспокоит, — уверенно сказал Вильвиль, — я имею на нее некоторое влияние и обязуюсь посвятить ее в наши планы. Она будет только благодарна мне за откровенность и непременно окажет содействие.

Все подтвердилось. Пока Вильвиль занимался вдовой, виконт разговаривал с господином де Сен-Тома, который любезно принял предложение. Госпожа де Сен-Тома уступила, повинуясь случайной прихоти, так как настроение ее менялось поминутно. Виржиния с радостью согласилась, уверенная в том, что Дандинардьер — герой, который ежедневно совершает подвиги, и ей предстоит ни с чем не сравнимое удовольствие пробуждать лиру Аполлона и лицезреть муз, слагающих гимны в его честь [406] . Таким образом, компания, еще несколько часов назад перессорившаяся в пух и прах, снова оказалась в мире и согласии.

406

…пробуждать лиру Аполлона и лицезреть муз, слагающих гимны в его честь. — См. примеч. 3 к «Голубю и Голубке».

Именно в этот момент и показался славный Дандинардьер. Он еще волновался и немного дрожал. Ему устроили радушный прием, наперебой стараясь

отвлечь его от ужасных воспоминаний о неудачном поединке; были и такие, кто счел за лучшее деликатно обойти молчанием это дельце и говорить только о его заслугах.

Он попросил руки Виржинии, как принято в светском обществе; его выслушали благосклонно, и виконт предложил вернуться в дом, чтобы по пунктам составить брачный договор. А как же преданный Ален? Он ошеломленно наблюдал, как волки и овцы вместе резвятся на лужайке. Таковы были Дандинардьер и Вильвиль: они то и дело обнимались и пожимали друг другу руки, словно близкие друзья. Слуга ничего не понимал; широко открыв рот и выпучив глаза от удивления, он стоял в нерешительности, боясь сделать шаг вперед или назад, — словом, всем своим видом являя крайнее изумление. Все изменилось, когда ему сообщили новость о том, что его хозяин просит руки Виржинии, то есть Дандинардьер обязан господину де Вильвилю своим счастьем. Услышав о будущей свадьбе, Ален пустился в пляс и закружил всех в веселом хороводе, развлекая гостей бесхитростными шутками да прибаутками.

Дандинардьера освободили от рыцарских доспехов — с этим как нельзя лучше справились обе барышни де Сен-Тома, походившие на прелестных Дульсиней [407] из «Дон-Кихота». Его увенчали розами, нарекли Анакреонтом [408] наших дней, утешением благородного общества, местным щеголем. Однако барону, уже по-настоящему посерьезневшему, было вовсе не смешно. Он попросил виконта, приора и Вильвиля относиться к его будущему зятю с подобающей учтивостью. Господа вняли просьбе и отныне обращались с Дандинардьером почтительно. А вечером бедные куры с птичьего двора и голуби из голубятни отправились на праздничный стол. Охотники не пощадили и окрестных куропаток. Барон взял на себя расходы на свадьбу, а в приданое невесте назначили ее особый дар сочинять сказки да еще радужные надежды в придачу. Коротыш Дандинардьер остался доволен исходом дела, по крайней мере, казался таковым, ведь он до сих пор опасался Вильвиля, без которого брак бы не состоялся.

407

…походившие на прелестных Дульсиней… — Дульсинея — идеальная возлюбленная Дон-Кихота, см. примеч. 15 к первой части новеллы «Дон Габриэль Понсе де Леон».

408

Анакреонт (или Анакреон; 570/559–485/478 гг. до н. э.) — древнегреческий поэт, прославившийся любовной лирикой. Часто изображался возлежащим на пиру, в венке из роз.

Виржиния решила взять сестру в свою новую семью. На следующий день свадебный кортеж возглавила повозка с книгами, запряженная тремя осликами. Мещанин восседал на своем скакуне, а Ален шел за ним и нес его доспехи словно трофеи. Следом Виржиния с сестрой, точно сельские амазонки, с грехом пополам ехали верхом. Вдова, коей был отнюдь не противен Вильвиль, уселась на лошади у него за спиной; жеманная баронесса и госпожа де Люр — за ними в двуколке, в которую была впряжена жеребая кобылица. Кавалькаду замыкали остальные господа и несколько родственников, приехавших на свадебную церемонию. Понадобится еще много времени, чтобы все это описать; а посему завершаю мой рассказ, боясь злоупотребить терпением читателя и не дожидаясь, чтобы меня попросили умолкнуть.

Пер. Я. А. Ушениной

ДОПОЛНЕНИЯ

Мадам д’Онуа

Остров Отрады [409]

оссия — холодная страна [410] , где не бывает таких погожих дней, как в умеренном климате. Горы там почти всегда покрыты снегом, а деревья обледенели, так что стоит солнцу облить их лучами, и они кажутся изукрашенными хрусталем; леса необычайно огромны, а белые медведи так свирепы, что на них всегда непременно нужно охотиться и убивать их; такая охота — одно из самых благородных и излюбленных занятий у русских. Народом этим правил юный принц по имени Адольф, от рождения столь учтивый и умный, что трудно было поверить, будто в таком грубом и диком краю мог родиться владыка столь совершенный. Ему еще не было и двадцати лет, когда он выстоял в ожесточенной войне с московитами [411] , показав чудеса храбрости и снискав всеобщее восхищение. Когда армия его отдыхала, сам он не ложился, а отправлялся на опасную медвежью охоту. Однажды он поехал поохотиться с большой свитой, но благородный пыл увлек его так далеко, что принц оказался в лесной чаще и, рыская по разным тропам, наконец заблудился. Адольф понял, что остался один, но было уже поздно, он не знал, куда идти, к тому же, откуда ни возьмись, надвинулась гроза. Тогда он направил коня на большую дорогу да затрубил в рог, чтобы оповестить кого-нибудь из охотников, но тщетно. Тут и ночь наступила, и принца окружила тьма кромешная. Лишь сверкавшие молнии позволяли разглядеть хоть что-нибудь вокруг; гром гремел жутко, разразился небывалый дождь с грозой. Принц укрылся под деревьями, но вскоре пришлось ему покинуть и это убежище: потоки воды лились отовсюду, все дороги превратились в реки. Наконец принц решил выбраться из леса и поискать места, где бы буря ему не угрожала; большого труда стоило ему выйти на равнину, но там еще свирепее бушевала непогода. Посмотрев по сторонам, он заметил наконец вдали, на высотах, какой-то огонек. Он направился туда и, после долгого и трудного пути, оказался у подножия горы почти неприступной, скалистой, с обрывами и со всех сторон окруженной пропастями. Более двух часов двигался он на свет, то пешком, то верхом. Наконец увидел вход в пещеру, а в глубине ее огонь, тот самый, который давно заметил издалека. Он не сразу решился войти, опасаясь, не тут ли логово тех самых разбойников, что опустошают частыми набегами эти края и теперь могут его убить и ограбить. Однако, поскольку душа у принцев благороднее и возвышеннее, чем у всех прочих людей, он устыдился своего страха и направился прямо в эту пещеру, положив руку на рукоять меча, чтобы быть готовым к обороне, если вдруг кто-то осмелится на него напасть. При этом он чуть не умер от холода, пробиравшего до костей.

409

«Остров Отрады» (фр. ^Ile de la F'elicit'e). — Заглавие условное: так озаглавила эту сказку Р. Робер в издании 1984 г. (см.: Robert 1984); в романе сказка отдельного заглавия не имеет.

* * *

Тип сказки: АТ 470В (Край, где не умирают); входит в роман д’Онуа «История Ипполита, графа Дугласа» (1690) в форме вставной галантной сказки. Стоит у истоков жанра французской литературной сказки. До этого фольклорные волшебные сюжеты эпизодически встречались в средневековой литературе (см. с. 851 наст. изд.).

Первая русская версия романа — «Гистория о Ипполите, графе Аглинском,

и о Жулии, графине Аглинской же, любезная и всему свету курьозная». Это не перевод, а довольно сильно сокращенный пересказ текста. Имеется несколько лубочных версий романа (о них подробно см.: Веселовский 1887). Первый перевод романа с французского языка (анонимный) вышел в 1801 г. (см.: Онуа 1801).

В романе вставную сказку рассказывает сам граф Ипполит, в поисках возлюбленной Юлии живущий в Италии под именем Гиацинт. Фрагмент из романа, ее непосредственно предваряющий:

Работа над портретом — дело серьезное, и вот аббатиса заскучала; она боялась, как бы этакая серьезность не повредила ее изображению.

— Сдается мне, — промолвила она, — что художники обычно знают множество историй и побасенок, коими тешат тех, кто им позирует. А между тем вы пока еще не поведали мне ничего веселого, и я чувствую, что лицо мое получится поскучневшим, если вы не позабавите меня какой-ни-будь выдумкой.

— Я слишком занят, сударыня, — отвечал ей Кардини (так звали художника), — чтобы забавлять вас, и к тому же не так умен, чтобы усладить ваш слух; но вот перед вами Гиацинт, которого я вожу с собой как раз для развлечения дам, ибо он собеседник весьма приятный.

— Расскажите же нам что-нибудь, Гиацинт, — попросила аббатиса, — раз уж Кардини возложил эту миссию на вас.

Уловка художника заставила Ипполита покраснеть; он был совсем не в настроении беседовать и потому отвечал весьма холодно и сдержанно, что рассказать ему нечего. Однако аббатиса принялась уговаривать его так настойчиво, что он побоялся вызвать ее недовольство решительным отказом. Он тут же сообразил, что она может помешать ему проникнуть туда, где находится единственный предмет его желаний и, пересилив себя, попытался вспомнить какую-нибудь историю или сказку фей. И вот с удивительным изяществом Ипполит начал рассказ <…>.

Фрагмент, непосредственно следующий после сказки:

<…> Когда Ипполит закончил, аббатиса подтвердила, что и ей пришлось только что испытать то же самое, ибо страх, что такая приятная история закончится слишком быстро, тревожил ее и мешал в полную меру насладиться услышанным. Она долго расхваливала искусного рассказчика и продолжала благодарить его, когда как раз вошла камеристка Юлии. Горячо поприветствовав аббатису от имени своей госпожи (которую всё еще удерживала в постели жестокая головная боль), она сообщила, что та просит прислать ей книг, чтобы рассеять скуку.

— Изабель, — ответила аббатиса, — сейчас я не могу послать ей книг, но вот, приведите ей Гиацинта, он развлечет ее лучше любой книги: только что он позабавил меня весьма очаровательной сказкой, и я надеюсь, что, жалея больную, он и ее тоже потешит.

После этих слов она попросила Ипполита следовать за девушкой, и можно догадаться, что тот не замедлил повиноваться.

410

Россия — холодная страна… — Довольно стереотипное для Европы XVII в. восприятие России как холодной, полудикой страны. Об образе России во французской литературной сказке см. статью А. Ф. Строева (см.: Строев 2002). Согласно А. Строеву, источником мадам д’Онуа могло стать «Описание Украины…» (1651) Гийома Левассера де Боплана (см.: Beauplan 1985). В русских лубочных версиях данной сказки начала XVIII в. вместо России подобным же образом изображается Лапландия (см.: Веселовский 1887). Две лубочные версии приводятся в Дополнениях наст. изд.

411

…выстоял в ожесточенной войне с московитами… — Фраза о войне русского принца с московитами, т. е. тоже русскими, кажется странной. А. Строев предлагает версию о том, что мадам д’Онуа подразумевает здесь начало самостоятельного правления юного Петра I, в 1689 г. сместившего свою соправительницу Софью (см.: Строев 2002: 253–254).

На шум его шагов из расщелины скалы вышла старуха, чьи седые волосы и глубокие морщины говорили о весьма почтенном возрасте.

— Вы первый смертный, которого я здесь вижу, — сказала она с удивлением, — да знаете ли, сударь, кто живет в здешних местах?

— Нет, добрая женщина, — отвечал Адольф, — я не знаю, где нахожусь.

— Здесь жилище Эола [412] , бога ветров, — сказала она, — он укрывается тут со своими детьми, а я — их мать, и вы застали меня одну, ибо они носятся по всему свету, и каждый творит добро и зло на своей стороне его. Однако вы, как я вижу, промокли и продрогли, сейчас я разожгу огонь, чтобы вы могли обогреться и обсохнуть. Да вот только жаль мне, сударь, что и угостить-то вас толком нечем: ветры едят полегоньку, а людям надобна более плотная пища.

412

Эол — в древнегреческой мифологии владыка ветров.

Принц поблагодарил за радушную встречу и подошел к огню, который вмиг разгорелся, ибо как раз вошел Западный ветер и раздул его. Вслед за ним явились в пещеру Северо-Восточный ветер и несколько Аквилонов, затем не заставил долго себя ждать Эол, а за ним следом и Борей [413] , Восточный, Юго-Западный и Северный ветры. Все они были мокрые, с надутыми щеками, взлохмаченными волосами, повадками грубыми и неотесанными, а когда заговорили с принцем, то чуть было не заморозили его своим дыханием. Один рассказал, как только что разметал морской флот, другой — что потопил несколько кораблей, третий — что проявил благосклонность к нескольким судам и спас их от корсаров, собиравшихся их захватить; другие же похвалялись тем, как выкорчевывали деревья, срывали крыши домов, обрушивали изгороди, короче говоря, всякий гордился своими деяниями. Старушка слушала их, но вдруг разволновалась.

413

Аквилон (др.-рим.), Борей (др.-греч.) — в античной мифологии северный, чаще северо-восточный ветер. В европейском искусстве, как в античности, так и в эпоху Возрождения и позднее, ветры изображались антропоморфно, примерно так же, как в данной сказке.

— Так вы не встретили по дороге вашего брата Зефира [414] ? — спросила она. — Время уже позднее, а его все нет, и мне, признаться, тревожно. — Ветры отвечали, что не видели его, но тут Адольф как раз заметил у входа в пещеру маленького мальчика, такого красивого, каким обычно рисуют Амура [415] . У него были крылья из белых и бледно-розовых перьев, такой нежной тонкости, что они казались одним сплошным колыханием; волосы его тысячей локонов небрежно вились до плеч, на голове венок из роз и жасмина; сам он был весел и мил.

414

Зефир. — См. примеч. 1 к «Фортунате». Однако в этой сказке д’Онуа явно олицетворяет южный, нежный ветерок (это следует из перечисления всех остальных ветров, см. примеч. 3, см. примеч. 4), что соответствует традиции французской поэзии XVI–XVII вв.

415

Амур. — См. примеч. 5 к «Прелестнице и Персинету».

— Откуда это вы явились, маленький проказник? — скрипучим голосом прокричала старушка. — Вы один так мешкаете и вовсе не думаете о беспокойстве, которое мне доставляете.

— Матушка, — отвечал он, — я сожалею, что припозднился, хотя и знал, что вы этого не любите, — но я был в садах Отрады, она сама гуляла там со своими нимфами; одна из них плела гирлянду из цветов, другая прилегла на травку и слегка обнажила грудь, чтобы мне удобней было, подлетев, целовать ее; некоторые из нимф танцевали и пели. Сама принцесса прохаживалась в померанцевой аллее, мое дыхание касалось ее губ, я порхал вокруг, колыхая ее покрывало. «Зефир, — говорила она мне, — как ты мил, как ты меня тешишь! Пока ты здесь, я не хочу возвращаться с прогулки». Признаюсь, ласковые слова, произнесенные столь очаровательной принцессой, околдовали меня, и я совсем уж себя не помнил и вовсе бы не решился ее покинуть, когда бы не боялся вас огорчить.