Качели. Конфликт элит - или развал России?
Шрифт:
Теперь же происходит нечто подобное. Дистанция между критикующим и критикуемым аннулирована. Норма истреблена. Критика превращена в странную форму фактически уже имитационно-восхищенного описания. По Фрейду это называется «скрытым, но непреодолимым влечением». Иначе — «либидо».
Суть описаний Латыниной — это «либидо доминанди». То есть похоть власти. Латынина и сама не считает себя Савонаролой в юбке. Она с очень кислым видом «косит» под морализаторшу. И очень возбуждается, когда начинает критиковать тот или иной объект (Черкесова, абстрактного особиста) с позиций «Гомера зоны». Настоящей криминальной зоны. Это ей нравится.
А не нравится
В идеологии должны быть рай и ад. Должно быть райское и адское содержание. Райского содержания в этой идеологии нет. Сахаров и Политковская? Это Сахарову нужен был «самый крутой мужик» в виде позитивного идеала?
Сахаров стал Сахаровым, опираясь на другие идеальные основания нашей культуры. Он выступил против могучего государства в качестве некоего носителя правды. Одинокого, слабого — и бросающего вызов могучей лжи. Таков был миф Сахарова в советском сознании. Наверное, был еще и настоящий Сахаров, находящийся по ту сторону мифа. Вряд ли беспощадно правдивый и сильный только своей слабостью одиночка стал бы одним из корифеев атомного проекта.
Впрочем, политика никогда не тождественна мифу. Слишком сильно она укоренена в далекой от мифа реальности. Как и миф о Робеспьере — якобинском диктаторе, беспощадно и бескомпромиссно отвергающем любую корысть («Неподкупный»), миф о Сахарове важен своим содержанием, влияющим на связь общества с идеалами. Идеалами своей эпохи, «трансэпохальными» идеалами человечества. Идеалы нуждаются в связанных с ним лидерах. А лидеры нуждаются в идеалах.
Миф о Сахарове стал трещать тогда, когда политика потребовала опоры на несовместимые с идеальным слои — на «теневиков», криминалитет. На специфические массы, рвущиеся к будущей оргии потребительства и лишенные идеального содержания.
Назвать такие массы мещанскими — не поворачивается язык. А называть их быдлом — не хочется по понятным причинам. Поэтому будем говорить о невротически-потребительском активе, созданном нашей интеллигенцией, выступающей как бы от имени Идеального, во имя борьбы с чудовищной КПСС. Невротически-потребительский актив вполне можно назвать раблезианским (к вопросу об интеллектуальной роли именно Бахтина в социально-политических метаморфозах, называемых перестройкой и постперестройкой). Я уже разбирал этот вопрос, обсуждая соотношение чекизма и карнавала.
Ну, так вот. Если Сахаров — это идеалист-интеллигент, противопоставляющий свою бескомпромиссную трепетность грубой лжи советской номенклатуры, то это одна ценностная система, связанная с таким типом героя и актуализирующая очень многие ценности, включая христианские. Но при чем тут тогда «крутой мужик» как герой, предъявляемый госпожой Латыниной?
А если герой — это «крутой мужик» (имморалист-ницшеанец, бандит-отморозок, освобожденный от идеи служения силовик с раздутым «либидо доминанди»), то при чем тут Сахаров? Но наша интеллигентно-разоблачительная журналистика свободно оперирует героями из несовместимых ценностных систем. Просто через запятую. Так сказать, ничтоже сумняшеся создает и раскручивает некий «постмодернистский микс».
Я уже говорил, что широко обсуждавшийся перед 60-летием Победы проект одновременного прохождения праздничными колоннами эсэсовцев и борцов с
Почему нужно апеллировать сразу и к Сахарову, и к «крутому мужику», понять намного труднее. Если не принять гипотезу, согласно которой новая интеллигенция, считая себя наследником перестроечной (Сахаров), выкидывает из наследства совсем уж все идеальное содержание. И на самом деле с помощью фомки, которую она именует «Сахаров», хочет открыть дверь вполне определенному зверю, способному превратить новый карнавал в весьма кровавое действо. Может быть, у этой самой интеллигенции и нет такого осмысленного проекта, но по сути все происходит именно так.
Ничуть не более понятна апелляция той же самой интеллигенции к Политковской. Политковская пыталась защищать чеченцев как слабых бедняжек, которых давит государственная машина. Латынина же не раз восхищалась «крутизной» чеченцев. Одна журналистка тоже восхищалась. И довосхищалась по принципу «за что боролись — на то и напоролись»… Кажется, ее звали Елена Масюк…
Никоим образом не злорадствую по поводу случившихся с нею несчастий. Просто обнажаю диалектику. Масюк была еще ближе к воспеванию чеченцев как крутых мужиков. А потом выяснилось, что такое «крутые мужики без прикрас». Дай бог, чтобы Латынина этого не выяснила. Но при чем тут Политковская? Политковская если и влеклась к «крутизне» чеченцев, то очень скрыто. И нет никаких оснований считать, что влеклась. Говорила она (а тут важно именно это) об их раздавленности «чудовищной госмашиной». То есть как-то пыталась одновременно по содержанию и по форме отвечать сахаровскому мифу.
Латынина содержание сахаровского мифа отбрасывает с легко заметным отвращением. Ей действительно нужен крутой мужик, а не Сахаров. Но еще ей нужно что-то взять от Сахарова. И все это обрушить на голову «проклятого чекизма», вроде бы, пытающегося из «чика» превратиться в «цык» и потому особенно отвратительного.
Но предположим даже, что Латыниной не чужд сутевой правозащитный пафос. Хотя я так не считаю. Соотношением личности и текста занимаюсь не первый год. И утверждаю, что не в правозащитность играет Латынина, а совсем в другое. Но пусть я ошибаюсь, и идет на самом деле правозащитная игра (хотя то, что я не ошибаюсь, для меня очевидно). В каком году мы живем? Что такое правозащитная игра после сгона с мест постоянного проживания нескольких сот тысяч русских? Сколько можно играть-то в одни ворота и называть себя правозащитниками?
И, согласитесь, СЕГОДНЯ правозащитность и интеллектуализм находятся в очень сложных отношениях. Они всегда не просто строили отношения. Но сегодня их отношения осложнились до крайности. Потому что правозащитность — это критика, это не содержание. Апелляция к Политковской не может избавить от необходимости анализа того, что происходит в Чечне, а также того, что там должно происходить. И этот анализ (как и проект) не может быть апофатическим. То есть основанным на описании того, что НЕ НАДО делать. Понятно, что в Чечне НЕ НАДО чинить преступлений. Но что там НАДО делать?